Я покачала головой.
— Всё напряжение в наших отношениях возникает от того, что он ведёт себя так, будто владеет этим местом, и знает, что это сводит меня с ума.
— Вот именно, — сказала Винни. — Ты делаешь это слишком очевидным, что он тебя задевает. Почему ты не можешь просто игнорировать его?
— Не знаю! — Я взмахнула руками. — Я говорю себе это постоянно. Просыпаюсь утром и думаю: сегодня я не доставлю ему этого удовольствия. Но как только он оказывается рядом, я об этом забываю, и всё заканчивается... — Я замялась, пытаясь подобрать слово, которое описывало бы то, что я чувствую рядом с Джанни, — что-то близкое к правде, но не самой правдой, которую я даже себе не люблю признавать.
— Возбуждением и раздражением? — предположила Винни.
— Давайте остановимся на раздражении.
— Ну, он явно знает, как на тебя воздействовать, — сказала Фелисити.
— Это точно, — подтвердила Винни. — И лично я всегда считала, что всё это напряжение и искры между вами могли бы привести к чему-то более интересному, если ты понимаешь, о чём я.
— Даже если бы это был конец света и он был последним мужчиной на земле, — отрезала я, хватая одну из коробок. — А теперь компенсируй мне эту ужасную мысль, которая засела у меня в голове, помогая нести коробки наверх.
Винни захихикала и подняла одну из коробок.
— Я просто говорю, что это немного обидно, что все эти искры, которые летят, когда вы находитесь в одной комнате, не приводят ни к чему, кроме раздражения. Может, если бы вы однажды накинулись друг на друга, то начали бы ладить лучше.
— Она может быть права, — сказала Фелисити, поднимая третью коробку. — А он так страстно относится к еде, могу поспорить, он страстен и в других вещах. И, вероятно, прекрасно обращается с руками.
— Да, спроси его, — пробормотала я, ведя их из дегустационного зала.
Но, если честно, мне действительно нравились руки Джанни. После его зада это была, наверное, моя любимая часть его.
На мгновение я представила, как они скользят по моему животу, плавно спускаются к бедру или поднимаются вверх по внутренней стороне моего бедра.
Воспоминание захватило меня так сильно, что перехватило дыхание.
— Элли?
Я открыла глаза и поняла, что остановилась на середине каменной лестницы, ведущей из подвала и дегустационного зала в холл Абелар.
— Прости.
Я снова начала двигаться, не давая никаких объяснений и стараясь вытеснить из головы это воспоминание и мысль о руках Джанни на моей коже.
Этого больше никогда не могло случиться.
Глава 3
ДЖАННИ
В небольшом офисе рядом с кухней Этуаль я снял пальто и сел за стол. Если мне нужно было уехать к двум часам, предстояло сделать много дел в ближайшие несколько часов: проверить продажи и табели рабочего времени за вчерашний день, провести инвентаризацию, сделать заказы, помочь Элли загрузить вино и бокалы, которые она собиралась взять в Харбор-Спрингс, в мой внедорожник. Я также хотел заехать домой и переодеться, на случай если Элли потребуется помощь с разливом вина или хозяйка попросит меня помочь с обслуживанием.
Я был готов сделать всё, что угодно, чтобы увеличить шансы Элли попасть в список 30 до 30.
Но прежде чем взяться за всё это, мне нужно было позвонить отцу. По понедельникам мы оба были свободны, и обычно проводили этот вечер вместе на кухне у моих родителей, экспериментируя с новыми ингредиентами, тестируя рецепты, создавая свежие интерпретации традиционных блюд, подшучивая над мамой и заставляя её попробовать всё, что мы приготовили, чтобы она выбрала, чьё блюдо лучше (она никогда не выбирала).
Я не был уверен, что когда-нибудь женюсь — а если и женюсь, то не раньше, чем стану слишком старым и уставшим для чего-либо другого. Но если бы это случилось, я хотел бы такой брак, как у моих родителей. Дело было не в том, что они всегда ладили идеально, как казалось у родителей Элли, но каким бы громким ни был их спор, в конце дня они всегда были на одной стороне — обычно против меня и моих младших братьев-близнецов, которые были младше меня на два года и в десять раз более буйными.
Моей бедной маме приходилось нелегко, когда мы были детьми. Папа работал в ресторане с безумным графиком, поэтому ей приходилось справляться с нами одной большую часть времени, а также заботиться о нашей младшей сестре.
Отец это понимал, и сердился на нас только в одном случае — если мы сказали или сделали что-то, что огорчило маму. Он был настоящим мужиком, мог быть довольно строгим на кухне, если что-то делалось не так, как он хотел, но он был безумно влюблён в мою мать и всегда был. Он говорил, что понял, что женится на ней, в первый же день их встречи.