— Умываться там, — Олаф приоткрыл дверь в смежное помещение. — На полках найдёте все необходимое и смену одежды. Грязную оставьте в тазу, мыльники о ней позаботятся.
Летта поблагодарила и ушла. Юноша же, ненадолго отлучившись из дома, чтобы сообщить о неверной карте в центральную контору путешествий по Империи, вернулся и принялся накрывать на стол. Щедро нарезал пышного хлеба, поставил разварившуюся с ночи кашу. Вытащил миску варенья из межининки, хорошо уродившейся в этом сезоне. И налил густого, испускающего дымок воловка. Гости у Олафа бывали редко, но посуды — любой расцветки и качества — ждущей своего часа в большом шкафу, хватило бы на целую ораву. Юноша выбрал тарелки понаряднее и побогаче. Хотелось порадовать незадачливую путешественницу хотя бы такой малостью.
Она появилась, когда Олаф раскладывал приборы. Влажные волосы девушка стянула хвостом на затылке. Несвежее дорожное платье сменила на то, что приблизительно подошло по размеру: свободного кроя рубаху и немного волочащиеся по полу штаны. В этой одежде она казалась совсем юной и беззащитной, как отставший от родителей ребёнок.
Летта медленно присела на край ближайшего к ней стула. Глоток воды освежил девушку. Ушло напряжение, прибавилось решимости, хотя, казалось бы, откуда ей взяться?
— Я отправил ветрограмму в контору, которой вы воспользовались, — оповестил юноша. — При попутном ветре мы получим ответ в течение трёх дней, — он не смог скрыть лёгкий сарказм.
— Так долго?
— Увы. Пока сообщение об ошибке обойдёт все возможные инстанции, — Олаф развёл руками. — Три дня — минимально возможный, прописанный в регламенте срок.
— А максимальный?
— Неделя.
— Понимаю, — Летта мотнула головой. — Как ваше имя? — она подняла на юношу глаза. При ярком свете они оказались цвета болотного мха, поддёрнутого инеем.
— Извините, давно надо было представиться. Олаф, встречающий проводник, — он покраснел, внезапно смутившись.
Никого прежде не волновало, как зовут человека, работающего на маленькой промежуточной станции. Даже если он предлагал перекусить, занимал и развлекал во время вынужденного ожидания.
— Олаф, встречающий проводник, — повторила она, вновь опустив глаза, задумчиво наломала в свою тарелку кусок хлеба и залила крошево воловком. — Я благодарю вас за помощь.
— Это входит в мои обязанности, — его ответ прозвучал, может быть, и сухо, но лишь оттого, что юноше стало невыразимо стыдно, а испытывать чувства к клиенту — не слишком хороший тон.
Компания ветряных перевозок славилась ровным отношением ко всем путешественникам, вне зависимости от их материальных или каких-то иных возможностей. Именно это в своё время привлекло Олафа: тогда он стремился оградить себя от близости с людьми. И что же? Как удалось этой случайной гостье пробить наросшую броню, взрыхлить окаменевшую почву его сердца? Он неловко опустился на стул, большими глотками осушил стакан воловка и вытер губы, едва не содрав кожу.
Ему было стыдно слышать эту похвалу. За что его благодарили? За то, что прописано в обязанностях встречающего проводника, что исходит не от него самого, а просто предписано протоколом компании?
Будь проклята его способность: он понимал, что Летта говорит без лукавства. У лжи был бы раздражающий запах патоки, а от гостьи веяло ароматом размятых в ладони колосьев.
Тем временем девушка уже подобрала ложкой последние капли:
— Добрая еда, — похвалила она искренне.
— Это все удачный сезон, — смущённо объяснил Олаф. — Тепло, днём сухо, а по ночам дождь, вот пашцы с удобряйками и потрудились на славу. Поэтому урожай большой. Мне и делать-то почти ничего не надо. Собрал, помыл, приготовил. Как и с вами, — но последнюю фразу вслух он не произнёс, только про себя, мысленно.
Он замолчал, но с удивлением понял, что мог бы говорить ещё и ещё — так внимательно она его слушала. Но, может быть, ей просто в новинку подобные разговоры? В путевой карте отправным пунктом значился один из крупнейших городов южной Империи — Златгород. Едва ли там водятся гладкокожие и большелапые слепыши пашцы и невероятно красивые, пушистые, ласковые, большеглазые — но ужасно пахнущие — удобряйки. Если она и видела когда-нибудь этих чудесных зверей, то лишь на страницах книг. Даже плоды их труда, овощи и фрукты, она знала иными, нежели Олаф. До столичных прилавков они добирались увядшими, растерявшими и свежесть, и запах земли.
Увидев, что гостья наелась, Олаф поднялся, убрать посуду и заварить чай с кислицей. Летта тем временем отвернулась к окну.
— И все-таки, куда-то же она ведёт, эта дорога? — вопрос юношу врасплох не застал, потому что девушка источала ноты отчаянной решимости, терпкие, немного резковатые.