Углицкий пехотный полк в связи с особыми функциями стал именовался пехотным фельдмаршала князя Сакена полком. Вскоре для выполнения важного поручения в Костромской губернии присоединили двадцать пятый егерский полк со славным боевым опытом и наградами. И теперь это егерский фельдмаршала князя Сакена полк шести батальонного состава почти в шесть с половиной тысяч человек.
Для дела хватило половины, что расквартирована поближе к цели, в Калязине. Ничего сложного не оказалось. Разбойники отчаянно сопротивлялись, но их мало и нет артиллерии. Две батареи по шесть восьмифунтовых пушек с легкостью разносили завалы, избы, заводские корпуса и жгли усадьбы. Солдаты зачищали, что осталось в деревнях, но в лес не пошли. Донцы-молодцы сунулись было в погоню, но оставили почти сотню в ельнике и отошли. Досадная потеря с одной стороны омрачила бравый доклад, с другой показала серьезность предприятия и опасность противника. Князь велел закрепиться на позициях. Организованного вооруженного сопротивления больше нет, а остальных пусть полиция ловит.
Теперь можно и в отставку собираться. В Киеве ждет роскошная квартира. «Эх, раньше бы все это лет на тридцать, — осталось только мечтательно вздыхать, — и ту бы уложил, и эту. И этому оленю рога бы наставил». Князь Сакен любил женщин настолько, что отказался дать предпочтение какой-либо. При всем положении и богатстве не нашлось ни одной избранницы для брака. Впрочем, внебрачных детей на стороне множество. Но мораль и чувство родства не тяготили Фабиана Вильгельмовича. И уж тем более не трогали слезы аборигенов. Бремя белого человека состоит не столько в привнесении света цивилизации, своей цивилизации, сколько в усилиях по душению чужих ростков. И это неприятно. Ну, что ж поделать? А иначе какое же это будет бремя?
Три тысячи штыков и три сотни донцов встали на постой до следующей весны 1834 года. За это время они подъедят в округе все припасы, перепортят девок и внушат крестьянам радость подчинения более высоким в развитии людям.
Домна выкупила тело Степана за сто рублей у караула. Один солдатик даже помог дотащить вместе с приютскими старшими ребятами. Похоронили и оплакали, как положено.
Домна
Кто мог из ребят, ушли к родственникам. Остались круглые сироты. Восемь девчонок от семи до двенадцати лет и семь мальчишек от девяти до одиннадцати. Хотели пристроить их по хозяйствам до времени. И брали. Но ребята сами наотрез отказались. Да и Домна прикипела душой. Посидели с неделю, покручинились. А как санный путь встал, знахарка велела собираться.
Управляющий, что взамен Рыбина остался, долго ругался, уговаривал, совестил детьми. Но паспорта помог оформить. Теперь мещанка Пелагея Ананьевна Фирсова везет детей в воспитательный дом в Астрахани.
Утром помолясь осмотрела Домна воспитанников. Три пистолета и ножи отбирать не стала, но сильно попеняла, что не сумели спрятать, как следует.
На трех возках добрались за два дня до Костромы. Там приюта не нашлось. Дочь губернатора Баумгартена, Каролина, названная сестра Алены, давно вышла замуж за пехотного полковника, немца, и уехала в Могилев. Сам Баумгартен два года уже был в могиле от холеры. Задерживаться опасно и не у кого.
Мало того, губернатором вдруг поставлен Жемчужников Михаил Николаевич, знаменитый специалист по выявлению тайных явок старообрядцев и прочих «партизан». И за дело взялся весьма рьяно. Знаменитого ценителя старины, собирателя икон и рукописей, благодетеля и укрывателя старообрядцев купца Папулина уже прижали до писка.
Через неделю путешествия маленький детский отряд остановился на отдых в Нижнем Новгороде. И тут Домна вздохнула. Приняли со всеми почестями. Будто и не было никаких гонений. Ничего не изменилось. Купцы за охрану платят, за порядком местные смотрят. Поговорили, покивали сочувственно атаманы и поежились от мыслей, что Зарайский сделает со всеми причастными. А Домна подтвердила, что так и будет. Далее следовали с известными удобствами. Лошадей им сменили, денег подкинули, одежку детишкам подновили.
А в Эрзю и вовсе барыней въехали. Встретили с плясками, котлами еды и выделили в провожатые пятерых парней. В Пензе и пригодились, когда местная полиция интерес проявила.
Калмыки, как узнали, кто и куда идет, вовсе как родню близкую приняли. Переодели всех в калмыцкие девлы, шубы из разных мехов или овчины, да шапки калмыцкие. На мохнатых лошадках провожали аж до Дербента. Ни один разъезд казачий близко не подошел.