Химики расположились в лаборатории.
— Господа ученые, — начал я, — нам нужен завод для синтеза кислот. Соляную, как понимаю, сделать не проблема. А серную?
— Оперативники говорят, что большие залежи серы на побережье Мексиканского залива, в Техасе. Но пирит есть и здесь. По речкам находят, — поднялся заместитель Рослина, Федор Аполлонович Бойцов, — сделаем и серную.
Я вздохнул. Давно ли Рослин хлопотал за худого нескладного юношу с длинными до плеч русыми волосами, жидкой еще бородкой и в круглых очках. И вот, докладывает. Робеет еще, но дело знает. Энтузиаст.
— А азотную? — прищурился я.
— Если нужно немного, то с собой есть в реактивах. Довезли, не разбили. А много надо, так способ есть из чилийской селитры получить.
— Объясняю. В этих условиях мы не имеем возможностей сделать известные модификации ракет. Нет питерских заводов в неделе сухопутного пути, нет московских мастерских. И своего производства нет, — я снова вздохнул, — да и Острова нашего нет. В Акапулько не все сделаешь и не все привезешь. Нам нужно дешево и сердито. Завтра утром химики ко мне всем составом. Будем шаманить.
Дешево для нас, это динамит. Кизельгур — это не герой Толкиена. Это диатомит, осадочная порода в озерах. Как раз у нас такое озеро есть в двадцати верстах.
Нитроглицерин получается путем воздействия азотной кислоты на глицерин. Глицерин мы легко получим воздействием щелочи на жиры. А когда запустим оборудование, то дешевле будет сделать перемешиванием жиров под давлением. Они распадаются на жирные кислоты и глицерин. Но нитроглицерин, как взрывчатка, крайне неустойчив. Нобель смешал его с диатомитом, продуктом смерти одноклеточных, в пропорции 75/25% и получил относительно устойчивую взрывчатку. Относительно, потому что дольше года не хранится. Температуры переносит от +30 до +10. Если больше или меньше, то резко уменьшается стойкость. Взрывается, короче. Если пропорцию сделать 65 % нитроглицерина и 35% диатомита, то будет еще устойчивей. И все равно кидать опасно, от горения бахнет. В снаряды или ядра не заложить. При выстреле детонирует.
Американцы делали корабельные пушки на сжатом пару, но это громоздко и не оправдало себя. А в ракетах очень даже можно.
Можно использовать вместо диатомита магнезит, который тут тоже нашли. Начнем пока экспериментировать с маленькими количествами. Это все задел на будущее.
После определения стратегических направлений и хоть какого-то устройства переселенцев я занялся подсчетом ресурсов. Вне Мексики у нас денег мало. Девяносто тысяч серебряных долларов и все. Около ста килограмм заныканного золота в древних монетах и четверть мешка не самых лучших камней, которые с согласия Анастасио я не вывез. Чуйка подсказала, что ничего себе забирать нельзя. И я отдал Мастеру для миссий, которые индейцев кормят и лечат бесплатно.
Есть базовый запас продовольствия и посадочного зерна. Пара верблюдов и семьдесят еле живых скаковых лошадей с докупленной полусотней мустангов на разведку в поля поскакала. Срочно нужны тягловые лошади и скаковые, нужны коровы и свиньи, куры и индейки. И нужно принимать хозяйство Аляски.
И крутится вопрос: «А зачем? И тут хорошо».
А чуйка отвечает: «Пока не увидишь, не узнаешь. Надо ехать».
Вильям боялся только за Джейн. Она держится молодцом. Четыре месяца срок небольшой, но в ней долгожданный ребенок.
То, что граф его оперативные потуги не оценил, несколько задело. Это как большая ребячья игра, только по-взрослому. Другие играют, а Вильяму не дали. Представлялось совсем иное. Андрей Георгиевич должен был обрадоваться, потереть руки и созвать совет. «Мы вступаем в игру. Против нас лучшие агенты Пруссии. Или Голландии». Дело, конечно, опасное. Но Вильям справится. А когда резидент будет плакать и согласится стать двойным агентом, то Вильяма отметят. И уже не будет Игнат скалиться. И Кирилл так снисходительно ничего не скажет.
Но вышло по-другому. Со всеми вместе Вильям Уотсон потел на тренировках, метал ножи, учился драться персидским, индусским, окинавским манером. Рассчитывал, в конце концов, участвовать в получении чудо-лекарства от невидимых возбудителей. Это будет революция. И без него.
— Ты хирург, — говорил тогда граф, — и талантливый. Гаврилов молодец, но в диагностике инфекций и психических болезней. А у тебя руки нужным концом вставлены в нужное место.