Вот, зараза! Карабины из стволов старых турецких ружей, при выстреле из барабана прорываются пороховые газы. Но у Прова они есть. А у нас еще нет. Всё глобальные вопросы решаем. А люди используют, что имеют под рукой. С другой стороны, у нас под рукой как раз не так много. Даже луки персидские все расходятся. Индейцы очень оценили. Жан привез еще турецких из запасников Шаха. Аббас-Мирза постарался. И копья расходятся. Все железо, включая обручи от бочек, имеет цену.
Одно дело удовлетворить потребности диких племен. Они и без английских тканей и американских ружей прекрасно жили и проживут, другое дело устроить хотя бы мастерские, не говоря про заводы и должный уровень жизни.
У Прова политические дела идут удачно. Часть переселенцев остается у него. Думаю, не самые худшие. Кроме оружейной мастерской и цеха сборки, механики делают заряды для гранатомётов: фугасные на пироксилине в чугунной рубашке либо зажигательные. Взрывателя ударного нет, есть запальная трубка к капсюлю после отработки топлива. И уже опробовали против конницы: Пров по поручению Аббас-Мирзы участвовал в операции против туркмен. Лошади и верблюды огня пугаются и бегут в разные стороны.
Три сотни бойцов высадились с десятка ленджей и разгромили всю прибрежную торговлю, а потом сделали рейд на пятьдесят верст в глубь.
Захватили богатую добычу, кого продали на рынке, кого подельней на поселение определили. Девок покрасивей на развод оставили. Свободные рынки рабов в Персии до двадцатого века продержатся. Прова ругать не за что. С волками жить, по волчьи выть. Что там туркмены? Лишь бы за своими усмотрел. Главное, чтобы переселенцы живыми добирались.
А они добрались.
Четвертым и главным сюрпризом стал господин Рыбин собственной персоной. И три помощника при нем. Я как увидел, даже рот открыл. Первой опомнилась Анна. «Папенька приехали», — только и выдохнула.
Что смысла описывать трогательную встречу? Кирилл в мундире бригадного генерала мексиканской армии с дочкой на руках. Семен Семенович со слезами на бакенбардах и усах, в белом картузе и белом же сюртуке и полосатых брюках.
— Да что я без вас там делать буду, — причитал он, — дочь единственная и внучка моя за тридевять земель. Уж прости, Андрей Георгиевич, нет моих сил оставаться. За себя замену оставил достойную. Не подведут. Позволь на старости лет нянчиться с внуками.
— А уж я-то ка рад, — вытер слезу и я, — тем более Анюта снова беременна. Алена говорит, внук у тебя ожидается.
Охи и ахи оставим. Но такой управляющий больше, чем на вес золота.
Пятым сюрпризом стали двенадцать офицеров. Гурский мою просьбу выполнил и нашел отставников с опытом и желанием, но обиженных системой или судьбой. Три артиллериста капитана и два поручика, пехотных два поручика, один капитан и один ротмистр, два казачьих есаула и один уланский поручик. Причем семь из них с семьями.
— Итак, господа, — начал я разговор с ними, — объяснять буду кратко. Вы не представляете здесь Российскую Империю, вы прибыли на службу мне лично. Но в составе разных структур. Кто не согласен, прошу сейчас же покинуть совещание.
— Напротив, Ваше Сиятельство, — ответил за всех пехотный ротмистр, — мы знали, куда шли. Имеем надежду на вашу протекцию и готовы служить верой и правдой. К тому же наслышаны о вас немало.
— Тогда проще, — кивнул я, — кто семейный, поедет в Мексику, в Акапулько. Там тепло, фрукты, образование для детей. Будете устраивать местную армию под руководством Кирилла Ивановича Турин-Костромского. Но сначала мы побеседуем.
Вместе с Кириллом мы устроили форменный допрос кандидатам. Выяснилось, что со всеми Гурский проводил беседы на предмет «Родина вас не забудет и у нас длинные руки». Но в целом господа офицеры решились на переезд от рутины, армейского дурдома и бытовых неурядиц.
Искать забытье в бесконечной кавказской войне можно, но денег и здоровья не прибавляет. А если нет связей, то и перспективы дальнейшей службы сомнительны. Ротмистра Нечаева несколько раз отодвинули в пользу молодых и знатных. А он так рассчитывал на повышение жалования, чтобы были деньги на лечение жены. Минеральные воды не помогли. И перевод на Кавказ не помог. Супруга умерла от чахотки. Осталась дочь, прекрасная белокурая девочка Лиззи пятнадцати лет.
— Одна она меня и поддерживает, — Михаил Ипполитович смахивает слезу, — так на мать похожа. И такая же деятельная. Только ради ее не искал я смерти в стычках с горцами. От имения нашего осталась одна деревенька, да и ту заложить пришлось. Ничего меня не держит.