Зато какой жалкий вид имел мой учитель Данциг, втиснувшийся с толпой гостей! Нервный тик в плече не отпустил его и тогда, когда он сел пить кофе и откусил кусочек торта. Никто не справился о его здоровье, и мне было больно смотреть, как он там сидит, в конце стола.
Настал мой черед, и я притворился совершенно уверенным в себе. Данциг стоял подле меня, весь съежившись. ”Плавный смычок, плавный!” — шептал он, как потерянный, в мою сторону.
Первая часть прошла благополучно. Во второй мои пальцы меня подвели самым позорным образом. Я фальшивил. Данциг бледнел и багровел, и в конце концов спрятал лицо в руках. Никто не судил меня за мои огрехи, бездарность моя, обнаруженная на глазах у всех, вызвала снисходительное сочувствие; иное дело мой учитель Данциг, воспринимавший любой дефект моей игры, как свой собственный. Веселье было в разгаре, и исчезновения учителя музыки никто не заметил. Я стал главным героем вечера. Было выражено мнение, что своей талантливостью я отчасти обязан отцу. Уже тогда я не хуже своего учителя понимал все тяжкие недостатки моей игры, но сделал вид, будто все обстоит самым прекрасным образом. Новая любовница дяди Сало подошла пожать мне руку; в музыке она понимает мало, и очаровала ее, по-видимому, моя стойка.
Ждали Шарлотту. Сомневались, придет ли она. Мама собственноручно разрезала клубничный торт, Луиза, точно порхая, подавала. Было уже девять, и дядя Сало принялся доказывать свою независимость неумеренным прикладыванием к рюмке. На помосте собрались музыканты, явившиеся с опозданием из-за проливного дождя. Сало повел свою любовницу с юношеской легкостью. Дядя Карл, обведя зал суровым взором, взял за руку жену: ”Пойдем отсюда”. Она устремила на нас жалобный взгляд, как человек, которого внезапно оторвали от удовольствий и ведут на холод, в потемки. Спасения, однако, не было.
Оркестр дурманил хмелем другого сорта. И странным казалось, что отец сидит в кресле, болтает с адвокатом Ландманом про земельные участки, сданные в аренду в его маленьком родном городке. В глазах отца пылал какой-то лунатический экстаз. Словно речь шла не о завалящем наследстве, а о сокровенной тайне его жизни. Адвокат закармливал отца фактами и цифрами; нашел же место и время!
И вдруг на всех словно снизошло молчание. Озорная рука дяди Сало точно застыла в воздухе. С лица его любовницы слетела глупенькая улыбка, и глаза у нее наполнились каким-то страдальческим замешательством. ”Что же будет с участками?” — спросил отец, словно понял вдруг, что дело заранее проиграно. Адвокат Ландман оставил без ответа этот вопрос.
— Неужели торт неудачный? — в отчаянии спросила мама.
Оркестр заиграл сентиментальные песенки. Хотя отец терпеть не мог этой патоки, ни слова не сказал, может быть из-за мамы, растерянной и пытавшейся словить каждую крупицу внимания. ”Что случилось?!” — вопрошало ее лицо снова и снова. Ничего вроде бы и не произошло. Лишь легкое, неосязаемое оцепенение, погрузившее гостей в скачущую пустоту музыки. Луиза доставила очередной поднос с кофе, лицо ее дышало жизнью и здоровьем.
Дядя Сало протянул холеную белую руку к бутылке коньяка и добавил себе еще. Доктор Герц Брауэр в широком кресле сидел, как изваяние. Со дня смерти его жены облачная завеса отделила его от людей, и, когда он так утопает в кресле, завеса густеет и заволакивает его лицо целиком. Стоит ему встать, и завеса поднимается вместе с ним. ”Оно еще выкажет себя и другими симптомами”, — замечает он иногда по какому-нибудь поводу: это у него осталось от тех добрых старых времен, когда у доктора Брауэра была процветающая частная практика. Мама поставила перед ним кусок его любимого творожного торта, но доктор Брауэр даже не пошевелился. ”Попробуйте же, доктор”, — взмолилась мама. Доктор ерзнул с места: ”Сейчас же попробую”, — сказал он и ткнул вилкой в пирожное.
О Шарлотте говорили, что она уже не придет. В такое позднее время она не выходит из дому. Дядя Сало наливал себе рюмку за рюмкой, и настроение у него было игривое. Он курсировал между гостиной и столовой, таская подносы на пару с Луизой. Новой его любовнице это не понравилось. ”Ты выпил лишнее, отчего бы тебе не присесть”, — предложила она. Совместное с Луизой занятие ужасно его забавляло, и нельзя было оторвать дядю Сало от подносов.