Вот только страдать в одного до победного конца не получилось. На кухню, груженая бумажными пакетами, источающими сногсшибательный запах еще горячей выпечки, впорхнула моя мама. В свои сорок ей нельзя было дать и тридцати: свежая, красивая, стройная — она была моим кумиром.
— Привет, малышка моя, — обняла меня мама и звонко расцеловала в обе щеки, но тут же скисла, а улыбка сползла с его сияющего лица. — Так, что опять стряслось в Датском Королевстве?
— Я не сдала историю, мам. Снова, — прохрипела я и прикрыла глаза, пуская ненавистную слезу. Не любила я это мокрое дело, но сейчас обида как никогда трепала мое сердце, тем более что я знала этот долбанутый предмет лучше всех на курсе. Бьюсь об заклад!
— Как же так, Дашунь? Ведь я лично вчера прогнала тебя по всем билетам.
— А Казарина прогнала меня по другим и велела приходить на следующую пересдачу более подготовленной, — шмыгнула я носом.
— Вот же с-с...
— Сволочь?
— Да! — закивала мама и закрутилась по кухне, ставя чайник и принимаясь засыпать в пузатый фарфоровый заварник чайные листы.
— Не знаю, что делать, — выдохнула я.
— Сейчас решим, куколка моя, — кивнула всегда настроенная на позитив мама и потрепала меня по голове.
— Как? — простонала я, смотря на нее с надеждой.
— Ну, мы можем выйти на комиссию, если дело лишь в педагоге.
— Она будет только осенью, — поджала я губы.
— Ну и что? Зато ты утрешь нос этой твоей Полине Леонидовне.
— Если бы только ей..., — тяжко вздохнула я.
— Та-а-а-ак, — плюхнулась мама рядом со мной на высокий полубарный стул и сложила руки в замок, критически в меня всматриваясь. — Есть что-то, чего я не знаю?
— Ну..., — замялась я.
— Дарья Романовна!
— Мам, ну честное слово, я не виновата, — прижала я ладошки к пылающим щекам, — он как-то сам ко мне прилепился как банный лист к заднице, а я теперь и не знаю, как быть.
— Кто?
— Макс, — прошептала я и, икнув, добавила, — Макс Хан, мам.
— И?
— Да, капец, мам. Оказалось, что он... ну....короче, крутил шуры-муры с Казариной. Ну, с Полиной Леонидовной.
— Это я поняла.
— А я там мимо проходила, когда он их крутил.
— Ага. Сильно мимо?
— Сильно.
— М-да...
— Да! И вот, он как давай ко мне приставать, мол, пошли на свидание и все тут. А оно мне зачем? А этот Макс слово «нет» вообще не понимает. Рудиментировалось оно у него из лексикона. Думаешь, фотографии с того памятного похода в клуб кто папе слил? Вот! А теперь этот подлый персонаж пошел дальше, так как я на все эти, с позволения сказать, «ухаживания» никак не клюнула.
— И что он сделал?
— Примелькался рядом со мной, а Казарина все видела. Вот теперь она и валит меня, хотя валить надо этого Хана, чтоб ему всю жизнь икалось! — сурово прорычала я последние слова так, что мама захихикала, но тут же откашлялась и виновато на меня глянула.
— Прости, дочь, — но сразу же вновь начала давиться смехом.
— Чего смешного? — непонимающе заморгала я.
— Да нет, ничего такого, просто смешинка в рот попала.
— Мам, соберись!
— Все-все, — ладошками замахала себе на лицо родительница, а затем обняла меня и ласково погладила по голове, приговаривая, что я ее солнышко, лапочка, дусечка, пусечка, мусечка и далее по списку вплоть до бесконечности.
— Ну, мам...
— Погоди, я думаю, — прошептала женщина, но ответить ничего более не успела, так как мы обе вздрогнули от громкого голоса отца, который появился в кухне и пробасил.
— Ну, девчонки, чего шушукаетесь?
— Мы? — по стойке смирно вытянулись мы с мамой, переглянулись и покачали головой, понимая совершенно точно, что этот мир пополнится кастратом, если папа пронюхает про специфические ухаживания Макса Хана к его единственной дочери.