На этой жизнеутверждающей ноте я был отвлечен звуковым сигналом «Мерседес» тормозил у оцинкованных ворот, выкрашенных в цвет теплой золотой осени. Высокая стена терялась в лесном массиве. Мы прибыли в лечебно-профилактический санаторий? Зачем? Не хотят ли мне сделать клизму с шипящей известью? Говорят, это бодрит, особенно кишечный тракт и мозговые извилины.
Сезам, откройся — за воротами находилось КП, где держали службу бравые офицеры внутренних войск. С автоматическим оружием. И штык-ножами. Один из бойцов заглянул в коробку авто, улыбнулся Александре, как родной, а меня и пса проигнорировал, будто нас и не было, и выдал добро на въезд.
Я не ошибся — несколько зданий санаторного типа замечались среди великолепных корабельных сосен. Фонтан с фигурой упитанной русалки, ухоженные и чистенькие аллеи, свежевыкрашенные лавочки — все это доказывало, что мы имеем честь находиться в образцовом учреждении, где можно отдохнуть не только бренным телом, но и душой, затертой в боях за власть, как кухонное полотенце.
«Мерседес» прошумел по центральной аллее и остановился у главного корпуса. Первое, что заметил, выбираясь из машины, на многих окошках резные решеточки. Хорошенькое дело, сказал себе, что за тюремная обитель в райском уголке? Подозреваю, что я буду участвовать в каком-то занимательном шоу. Любопытно, в качестве кого?
У вазы парадного подъезда травилась сигаретами группа товарищей. Одного из них я узнал — господин Степанов, известный мне, напомню, по веселой ночке, завершившейся ближним боем в бетонных лабиринтах бассейна. Заметив меня и дога Ванечку, а не приметить нас было трудно, секретарь г-на Любошица едва не заглотил сигаретную пачку. Даже лакейская муштра не научила его скрывать первые чувства. Пуча смотрелки, он безгласно обратился к Александре. Та сделала вид, что видит приятный сон, и улыбнулась коллективу в медицинских халатах.
Так, догадался я, сдается, господин Любошиц основательно занедужил. Не по этой ли причине собран консилиум? Но какое отношение ко всем последним кровавым событиям имеет пациент этой элитной клиники? Наверно, имеет, ибо в противном случае, меня с собакой здесь только видели.
— Иван Павлович, — секретарь улыбнулся, как гидра империализма мировому крестьянству. — Какими судьбами?
— Мир тесен, Виктор Иванович, — заявил я во всеуслышание. — А от судьбы, как от ревнивой жены…
Присутствующие поняли, что малый в моем лице несчастен в семейной жизни, что отложило видный отпечаток на его умственных способностях. Впрочем, чужое мнение меня волновало меньше всего. Я беспокоился лишь об одном, чтобы мою доверчивую и скромную фигуру не забыли у парадной вазы. Опасения оказались напрасны — Александра, взяв меня под локоток, отвела к мокрым разлапистым елям и выдала инструкцию по примерному поведению в лечебном учреждении.
— А где мы находимся? — посмел задать вопрос. — В дурдоме, что ли?
— Почти угадал, Ванечка, — ответила сдержанно. — Прошу, будь внимательным и ничему не удивляйся. Есть?
— А?..
— А вопросы после, Иван Палыч.
Я пожал плечами: какие могут быть вопросы, когда не знаешь сути происходящего? Наконец дверь открылась и коллектив единомышленников был приглашен в холодное больничное нутро. Я приказал Ванечке соблюдать тишину и покой блаженного местечка и поспешил за медициной. По пути мне выдали халат. Он был накрахмален и казался из жести. Сам же я был настолько озабочен и увлечен происходящим, что напрочь забыл о своих физических недомоганий. Чувствовал себя прекрасно и трезвее этого самого халата цвета антарктической льдины.
Помещение, в котором скоро оказался наш дружный коллектив, напоминал лабораторию, но с продолговатым странным окном с видом на небольшую палату. Она напоминала шкатулочку и была обита мягкой войлочной мануфактурой. Когда все заняли кресла, в ней вспыхнул яркий неприятный свет. И словно из ничего возник человечек. Он лежал в углу палаты, и я его не приметил. Пациент был ломким, нервным, с сухим подвижным лицом. В глазах — фанатический блеск некого запредельного убеждения. Я покосился на Александру, напряженную и жесткую, и дернулся от понимания того, что человек в шкатулке и есть её муж. Бывший? Господин Любошиц! Я догадывался об этом, но все равно история обращается совершенно невероятной стороной. И как её воспринимать?.. Как комедию или как трагедию?..
Пока я переживал за собственное самочувствие, в палату тиснулась бой-баба. По сравнению с ней, медсестрой, больной казался хлипким и забитым мальчиком.
— На-ка, родненький, — протянула стакан с водой и таблетку. — Скушай витаминку, сразу полегчает, милок…
— Не, Фрося, — с подозрением улыбнулся пациент. — Это не витаминка. Не витаминка.
— А что же это?
— Кремлевская таблетка.
— Ну и хорошо, — благожелательно проговорила медсестра Фрося. — Пусть будет кремлевская таблетка.
— Отравленная, — засмеялся, грозя указательным пальцем. — Знаю-знаю, хотите моей смертушки. Не выйдет, господа! Ха-ха! Я ещё вас переживу…
— А ежели мы пополам, — спокойно предложила Фрося. — И водицей живой запьем.
— Не пей, Иванушка, козленочком станешь, — вспомнил сказку господин Любошиц. — А я не хочу быть козленочком.
— Но ты же не Иванушка.
— Не Иванушка, Фрося, — согласился. — Только Иванушка тайну разгадает… Всем тайнам тайна… Тсс, даже здесь стены имеют уши… Посмотрел на нас больным лихорадочным взглядом и, разумеется, не увидел.
— А я могу сама скушать витаминку, — сказала медсестра. — Вкусная витаминка, ам-ам?
— Чтобы жить вечно? — задумчиво проговорил пациент. — Смешные люди, все хотят вечной жизни, а не понимают, её нужно заслужить. — И протянув руку, предупредил. — Если отравите, тайна умрет вместе со мной, да-да. И передайте всем, кто любит эти кремлевские таблетки… Передайте-передайте… Они все мертвые…
Я ожидал увидеть все, что угодно, но такой пограничной белиберды?.. Кремлевская таблетка — образ прекрасный, но что все это означает? Не угодил ли я в филиал имени профессора Кащенко? Нет, что нахожусь именно в филиале сомнений нет, вопрос в другом: зачем?
Меж тем, пациенту скормили проклятый кремлевский витамин и он, сев в созерцательную позу Будды, принялся раскачиваться в трансе из стороны в сторону. Действо это продолжалось несколько минут, затем душевнобольной вскинулся и энергичным голосом молодого преподавателя, выступающего перед менструальным батальоном миловидных первокурсниц, вскричал:
— Господа, прошу задавать вопросы?
И раздался странный голос, искаженный микрофонами. От неожиданности я вздрогнул: это ещё что такое? Невероятно, куда я влип? Черт знает что? И самое главное: этот голос я уже слышал. Где? Если я отсюда выберусь живым… Дальнейший диалог убедил меня в мысли, что я тоже спятил с ума. И только потому, что весь бред слушал и смотрел с открытым ртом, как студент-гинеколог, впервые переступивший стационар с визжащими гонококковыми плутовками.
Итак, начался диалог, который, как выяснилось позже, был весьма уместен и нес основную нагрузку в развитии дальнейших событий. Этого я не знал и поэтому, повторюсь, смотрел на происходящее с обостряющимся чувством, что присутствую в театре одного актера, то ли гениального, то ли бесконечно душевнобольного.
— Почему вы перспективный математик и кандидат технических наук, политик, подающий надежды, вдруг ушли в религию? — был первый вопрос к пациенту.
— Бог есть, — задорно улыбнулся пациент. — Мои знакомые, нобелевские лауреаты Хер Трейдент, Сильвия Пискина-Гордон, Фуяко Хумо, Кай Юлий Цезарь, приводят многочисленные доказательства существования Творца, а также искусственного происхождения Вселенной, жизни и всего человечества.