— Иди отдохни, дорогой, — позвала его Флай немного погодя. — Оставь этих дур, не стоит из-за них огорчаться.
— Да я не огорчаюсь, мама! — сказал Бейб. — Просто мне непонятно, почему они не обращают внимания на то, что я им велю. Почему?
«Потому, что не для этого ты рожден, — подумала Флай. — У тебя нет инстинкта подчинять их себе, заставлять их делать то, что ты хочешь».
— Еще не пришло время, Бейб, дорогой, — произнесла она.
— А как ты считаешь, если я их вежливо попрошу…
— Попросить их вежливо! Что ты! Представить только, что я проделываю это с овцами — «Пожалуйста, пройдите в ворота», «Не будете ли вы так любезны пройти в загон?». О нет, дорогой, так ты ничего не добьешься. Ты должен приказывать им, будь то утки или овцы. Они глупые, а собаки умные, вот что ты должен помнить!
— Но я поросенок.
— Свиньи тоже умные, — сказала Флай убежденно. «Вежливо попросить, — подумала она. — Что же дальше!»
А дальше, то есть несколько позднее в то утро, Бейб впервые увидел овцу.
Фермер Хоггет и Флай были на пастбище, а когда вернулись, Флай вела перед собой старую хромающую овцу. Ее загнали в денник, где поначалу был заперт поросенок. Потом хозяин с собакой опять поднялись на холм.
Бейб направился на конюшню. Ему было любопытно познакомиться с овцой, ведь он намеревался когда-нибудь начать с ними работать. Но он не мог заглянуть в стойло. Он засопел под дверью, и изнутри послышались кашель и беспокойный топот копыт, а затем хриплый жалобный крик:
— Волки! Волки! Нет от них покоя. Постоянное ворчанье, придирки, иди туда, иди сюда, делай это, делай то, и так целый день. Что теперь тебе нужно? Можешь ты дать мне немного отдохнуть, волк?
— Я не волк, — сказал Бейб под дверью.
— О, всё это мне знакомо! — заблеяла овца раздраженно. — Называет себя — собака-овцепас. Как же! Меня не проведешь. Ты волк, как и те, другие, и ты себе на уме. Смотришь на нас — и видишь бараньи отбивные. Пошел прочь, волк!
«Мама права, — подумал Бейб, — они и вправду глупые. Но если я собираюсь стать овцепасом, я должен научиться понимать их. Надо воспользоваться случаем и подружиться с этой овцой».
— Но я и не собака-овцепас вовсе, — сказал он, вскарабкался на солому и заглянул в денник. — Видишь теперь?
— Надо же, действительно! — сказала овца, уставившись на него. — Ты кто?
— Поросенок, мое имя Бейб. А твое? — спросил он.
— Ма-а-а-а-а, — сказала овца.
— Хорошее имя, — сказал Бейб. — А что с тобой случилось, Ма?
— Нарыв на ноге, — сказала овца, поднимая переднюю ногу. — И ужасный кашель. — Она закашлялась. — И я уже не так молода, как когда-то.
— Ты не кажешься мне очень старой, — вежливо сказал Бейб.
На унылой овечьей морде промелькнуло довольное выражение.
— Весьма учтиво с твоей стороны, — сказала она и легла на солому. — Первое доброе слово, которое я услышала с тех пор, как была маленьким ягненком. — Она громко отрыгнула и начала жевать жвачку.
Не совсем сознавая почему, Бейб ничего не сказал Флай о своем разговоре с Ма. Фермер Хоггет насильно влил лекарство ей в глотку и лечил ее ногу, и теперь, когда опустились сумерки и собака с поросенком лежали, прижавшись друг к другу, их сон изредка нарушался шорохом из соседних яслей. Поскольку последнее, на что Бейб насмотрелся, была овца, его сны немедленно наполнились овцами, и все они были хромыми, все кашляли, и все, как утки, в панике бросались врассыпную при его попытках пасти их.
— Идите сюда, идите туда, делайте это, делайте то! — визжал он неистово на них, но они не обращали на него ни малейшего внимания.
Потом сон перешел в ночной кошмар, и все они, хромая и кашляя, с блеяньем пошли за ним, в их безумных желтых глазах светилась ненависть.
— Мама! Мама! — в ужасе закричал Бейб.
— Ма-а-а-а-а! — послышался голос из соседнего стойла.
— Все хорошо, дорогой, — тихо успокаивала поросенка Флай, — все хорошо. Приснился плохой сон?
— Да, да.
— Что же тебе снилось?
— Овцы, мама!
— Я так и думала. Все потому, что эта глупая старуха здесь, — сказала Флай. — Заткнись! — гавкнула она. — Шумливая старая дура! — А Бейбу она сказала: — А теперь свернись калачиком, дорогой, и спи. Бояться нечего.
Она лизала его пятачок, пока он не начал похрапывать. «Тоже мне, поросенок-овцепас, и чего глупыш испугался!» — подумала она, уткнулась носом в лапы и заснула.