— Выстираем вас до скрипа, Рауль Теодорич! — обещала Ийя, укладывая на краю коричневый обмыленный брусок. — Завтра всех пересияете, только чарами вашими придется форму досушить. Пошто в Дивину-то полезли? Заново из каждой встречной лужи вас вынимай! Сапоги напоили песком! Сукно дорогое — чуть-чуть не сгубили!
Рауль едва не сгубил там и самую жизнь, но этого взволнованным хозяйкам он поведать не решился.
Ийя распахнула баню, впуская облако пара на двор, и обнюхала ее нутро весьма придирчиво — ну как не годна еще принять мальчишку? Тот был вдвое против нее ростом, но за купание в ночи она его бранила точно теми же словами, какие закрепила за подобною бедой в его шальные восемь. Рауль по давней же традиции понурил голову и отговаривался вяло, пока счастливая своей полезностию Ийя не дозволила ему идти в натопленный сосновый сруб.
Впрочем, на ее рвение помочь «сорванцу» в парилке он обрел внезапную отвагу, отнял рябиновый моченый веник и закрылся изнутри.
Одежду сыну матушка добыла из «детского» сундука. Рубаха сидела уже не так просторно, как ей причиталось в пятнадцать, и оттого Рауль, бродящий через час по комнатам, смотрелся еще более выросшим из всей усадьбы.
Дом встречал его смесью знакомых штрихов — в его спальне ни единая деталь не покинула места, даже «уголком» стоявшие подушки укрывались той же самой кружевною кисеей, только в кресле горой поджидали перины. В гостиной, казалось, врос в половицы гарнитур из кушетки и кресел, у окна горделиво дремала старинная арфа. Рауль согревался этим застывшим детством даже более, чем баней, когда вдруг обнаружил пришлые новинки. Он почти удивился — неужто дом способен жить и без него? Разве не должен самый воздух здесь остаться тем же, что в его юные годы? Или навигатор здесь теперь — в гостях?
— Не помню этих гобеленов, — заметил он вслух, ревниво созерцая полотно на стене гостиной. Из ткани летела вперед золотая ладья, а светлоликий герой в одеждах элланского воина стоял на ее носу и решительно прожигал зрителя бровями (глаз было не очень разглядеть). Облик и спутники героя намекали всячески, что это — сам Одизей, царь Итэки.
Матушка как будто стала трепетней — подошла, оттянула чуть сжавшийся край и распрямила морщины на веслах.
— Гобелены увлекли меня несколько лет назад, — пояснила со смущением. — Этот я соткала самым первым.
— Вы?
Гобелен тотчас же предстал Раулю в иных красках. Безусловно, еще не верх мастерства, но как начальный шаг масштабного труда — производил эффект изрядный. Матушке польстило это изумление.
— Вдова одного морского офицера и мать другого не может не находить себя всегда несколько Пенелотой, — призналась Эмма лирически.
Сама она взирала на свой труд не без смущения. Ошибки первых проб теперь тревожили ее глаза, казались так заметны и просты! Однако, в год, что провела за этим гобеленом долгие дни, а порою и ночи, она еще не сумела бы их избежать.
Рауль всмотрелся в облик мужа на носу ладьи и обнаружил попытку ткачихи придать ему портретное сходство с собою.
— Вы мне польстили, матушка, — заметил иронично. — Я даже за штурвалом не гляжусь так феерически. Здесь бы вам выбрать иной образец.
Эмма тотчас подобралась — плоды своих трудов она раскритикует в пух и прах, но только лично! Другим не позволяется мешаться в отношения творений и творцов.
— Не учи меня ткать гобелены, Рауль, — строго сказала она. — как я не посягаю отдавать тебе рекомендации в поступках. И не расспрашиваю, как ты оказался ночью в реке, коль скоро сам не пожелаешь поделиться.
Рауль смиренно примолк — матушка разумна, и отшутиться не удастся, так что тему с купанием лучше не развивать.
На другой стене висела серия иных, не очень крупных гобеленов, составляющих коллекцию — эти были поровнее и не стягивались по бокам. Как видно, южные сказания довольно долго увлекали мастерицу, ибо даже с учетом разности пейзажей и сюжетов, мужей на этой серии нельзя было именовать иначе как «пышнопоножными» и «сребролукими», а женщины были в высшей степени «лилейнораменными».
— Ранние работы, — сказала Эмма сдержано. — Уже намного глаже и плотнее, но я еще искала почерк. Последними довольна куда больше.
Она нетерпеливо провела в столовую и указала на три узких гобелена, протянутых от пола и почти до потолка.