Назначает день. Меня вызвал, их. Перед кабинетом встретились. Жена такая счастливая, улыбчивая. «Все, — говорит, — Мишенька, отбегался ты. Один у тебя выход — обратно ко мне, и я это дело закрою». «Не, — отвечаю, — я уж лучше в тюрьму». Она мне не поверила: «Никуда ты не денешься, миленький!»
Прокурор обстановку создал строгую. Взял с них подписки об ответственности за ложные показания. Рассадил по комнатам и начал допрос.
Я уже тысячи раз эти речи слышал и понял, что ничего нового он не добьется. Тут он жену спрашивает про дверь: осталась ли дверь открытой после того, как я вошел?
«Не до дверей ему было, — отвечает жена. — Ворвался и сразу ко мне». — «И даже пальто не снял?» — «Он был в костюме». — «Какого цвета?» — «Коричневого, в котором сейчас». — «А двери остались открытыми?» — «Точно». — «Щель большая?» — «Вот такая», — она пальцы развела. «Хорошо, пройдите в комнату. В другую, не в ту, где подруга».
Она спокойная очень, в себе уверенная, красивая, в комнату прошла. Я обалдел немного от ее уверенности и тогда понял, что в ней великая актриса погибла.
Вошла подруга, волнуется, но нахальства и ей не занимать: «Товарищ прокурор, сколько можно воду в ступе толочь? Почему такое нам, женщинам, недоверие?» — «Садитесь!» И опять по кругу — когда, почему, как? Чувствую, что и у меня голова кругом идти начинает.
«Как вы вошли в квартиру? Расскажите», — попросил ее прокурор.
«Как вошла? — обыкновенно! Позвонила, никто не открывает. Я дверь дернула и вошла».
«А дверь?»
«Что дверь? — насторожилась подруга. — Что вы такое спрашиваете, я не пойму».
«Дверь была заперта, когда вы к ней подошли?»
«Не заперта, а закрыта. Как бы, интересно, я вошла, если бы она была заперта. Смешно мне даже!» — фыркнула подруга.
Эта тоже способная, лихо так отвечает. Но уровень все же не тот. Нервничает, если приглядеться, пальцы все время в движении.
«А вы не торопитесь, подумайте, как следует».
«Мне и думать нечего, закрыта была дверь. Я ее дернула, вошла, а он стоит над ней, голову запрокинул и нож у самого горла держит».
И она показать хотела, как это в натуре было.
«Спасибо, достаточно, — остановил ее прокурор. — Подпишите протокол допроса».
Ни голосом, ни взглядом он ничего ей понять не дал, и я уж подумал, не пропустил ли он самое главное расхождение.
Она подписала. Тогда он шумно выдохнул и попросил войти жену.
Ну, а дальше все ясно было. Мне то есть ясно и прокурору. Объяснили и им. Подруга в плач, во всем призналась. А жена твердит свое, и точка: «Вы, — говорит, — ее запугали. Вы пользовались недозволенными приемами. Я за честь свою оскорбленную буду стоять до конца и не остановлюсь на районном прокуроре».
«Дело считаю законченным, — не слушая ее, говорит прокурор. — Осталось только привлечь вас обеих к суду, если бывший подследственный того желает. Я бы на его месте непременно привлек».
С подругой дурно, ноги ее не держат. Я поднялся, рукой махнул:
«Пусть их бог судит или черти, а я пошел. Мне в море надо».
«Рано веселишься, миленький!» — жена мне вслед сказала.
Но ничего. Вот уже два года прошло — пока она меня не беспокоит. Иногда только радиограммы шлет без подписи.
И кто бы мог подумать? — мне этого в жизни не понять — радиограмм этих я жду больше всего на свете.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Да, не зря парни улыбались и перемигивались, ожидая перемен — жизнь действительно вышла на новый уровень. Я понимал, какие это принесет осложнения тем, кто со мной в контакте, и заранее всех предупредил. Но это не помогло. Прихватить на судне всегда можно, а тем более если еще и нужно.
Кипятильники теперь бурлили в каждой каюте. Свет вырубался, меня дергали и днем и ночью.
— Когда это прекратится! — возмущался старпом. — Есть на судне электрослужба?
— Есть! — ответил я.
Пошел по каютам и набрал кипятильников полную охапку. Матросы старпому пожаловались, и он к старшему с претензией:
— Что это Обиходов своевольничает? Гегемонов оставил без каютного чая.
И тут старший — вот уж не ожидал от него — старпому разъяснил:
— Пользоваться кипятильниками запрещено по технике безопасности.
Вечером Сергеича вызвал капитан и потребовал на меня рапорт. Старший сказал, что не видит оснований, и хотел объясниться, но говорить ему не дали. Утром дед приказал наладить систему «Ноксов», которая не работала из-за отсутствия запасных деталей. И старший каждый день теперь, облачившись в робу, пропадал в тоннеле труб, где стояли датчики. Садился в тележку на дне тоннеля и, оттолкнувшись, исчезал с глаз долой до самого обеда — пытался что-то смастерить из сгнивших остатков. Тоннель — не лучшее место для работы: сквозняк, холодина, теснота, солярка по днищу гуляет, работать приходится лежа. А главное — бесполезно, все точки все равно не наладишь. Старший простудился, по телу пошли нарывы. Лицо осунулось, стало резким, злым — больно на него смотреть было.