Они хозяйственные, эти француженки. Быстренько стол накрыли на щите от пинг-понга. Все у них с собой оказалось: и скатерка бумажная, и закуски, и бутылки, даже стаканчики, брезговали, что ли, из наших пить. Красиво все разместили, они это умеют, их в школе учат, и стали нас зазывать. А мы стоим в кружок, обступили и не подходим. Смешной они народ, не понимают, что им же хуже будет! Мы уже четыре месяца в море, если по каютам пойдет веселье — не соберешь. Да и не ясно еще, мужиков, правда, с ними не было, но и без них можно конфликт спровоцировать, они это умеют. Потом доказывай, что сами хотели. Может, они специально таких хорошеньких подобрали? Стали сами закусывать, из стаканчиков пить и все нас жестами приглашают, заманивают. Они не знают, конечно, что у нас сухой закон на судне и до конца работы еще два месяца. Кому охота раньше времени домой ехать от такого пая. Помполит нам твердо обещал, что если кто-то подойдет, соблазнится, то на судне останется максимум двадцать четыре часа, а потом уже дома будет закусывать. В общем, проявили мы сознательность, марку выдержали, ни один не сорвался.
Они какие-то чокнутые оказались, минут пятнадцать посидели у стола и ушли, все оставили. А на другой день пришел на судно консул, принес газету и показал, как они об экскурсии отзываются! За наш теплый прием они нас оскорбили в самое сердце: там в конце высказано предположение, что на судне работают или заключенные, или импотенты. Правда, может, мы и сами в какой-то степени дали этому повод: у нас, как обычно в длинном рейсе, полкоманды постриглось наголо. Консул про это знать не хотел, за нас обиделся и велел продолжать контакт. Мы-то понимали, что пользы от этого не будет, но против начальства не попрешь, тем более за границей.
Наши решили нас в кино сводить, организованно, двумя группами. Французы пошли навстречу и предложили автобусы. Но ведь тут проколоться можно запросто. У них кино всякие есть, и с порнографией, и с пропагандой. Наши правильно рассудили, чтобы впросак не попасть, дождались, когда пошел советский фильм «Освобождение», у нас его к тому же на судне не было, и повезли. Первая группа нормально сходила, без происшествий. Ну, а вторая уже опытная пошла, все ходы, выхода знала. Два наших рыбобоя сориентировались и, пока сеанс шел, умудрились выскочить втихаря, по рюмке приняли, да, наверное, не по одной. И сразу три нарушения. Во-первых, от группы отлучились, во-вторых, чейнч крутанули, хоть они и говорят, что их угостили, и, в-третьих, сухой закон нарушили. Так что плачевно наши контакты завершились. Их, конечно, в двадцать четыре часа выслали. А нас-то за что? Оттащили на рейд, и оставшийся месяц мы уже там кантовались».
Димыч встретил меня с улыбкой, про стычку с дедом рассказал и напутствовал:
— Иди, трудись спокойно.
Но спокойно не получалось. Стоило на палубе работу начать, как сразу же начинались осложнения.
Только я двигатель шпиля открыл — им сразу же питание на шпиль потребовалось, концы мотать.
— Не могу дать, — говорю, — изоляция упала.
Штурман моментально подключился:
— Поднять немедленно!
— Но, граждане дорогие, — внушаю им, — нельзя немедленно, это же не свайка. Видишь же, — говорю боцману, — твои молодцы идут с брандспойтами как в атаке. Залили двигатель. Урезонь их!
А он ворчит:
— Тебя бы кто урезонил. — Старпому по инстанции: — Не могу работать.
Тот высвистел из тоннеля старшего, а Сергеич уже не знает, как и быть.
— Ладно, — говорит мне, — в другой раз.
— Какой другой? Подпалим ведь двигатель!
— Авось обойдется.
Полчаса я все-таки выждал, а на меня уже рапорт. Рапортов этих на меня штук пять скопилось. Но это все так, вагончики, а нужен еще и паровоз.