— Шибко много у тебя их развелось, — недовольно проговорил Гаврилов.
— Что делать, начальник, все мы люди и у всех у нас есть знакомые, — улыбаясь красивыми губами, отозвалась Наталья.
Гаврилов ничего не ответил, но ее деловитость не понравилась. «Разболталась девушка. Надо ухо востро держать, а то оседлает — не скинешь», — подумал Гаврилов и решил при случае взять ее на крючок, хотя намек понял. Дружок по армии Коля Сизов попросил его прикрыть глаза, когда он будет проносить рокан-буксы. И, как на грех, нарвался на Наталью. Пришлось ей объяснить. Сейчас он подумал, что зря не пошел к машине, наверняка там не все чисто.
Через окно дежурки он наблюдал, как беспрерывно текут два встречных людских потока, чуть замедляясь в проходной, будто уступ преодолевая. Он видел, как к встрече с ним люди готовятся. Одни сбавляли шаг и уверенно тянулись к нагрудным карманам; другие, молодняк в основном, загодя начинали охлопывать себя, будто спички потеряли, и потом, держа пропуск открытым в вытянутой руке, так и входили в проходную; третьи бросали сигареты и застегивались, как перед начальством. Женщины подолгу рылись в сумочках, а если смеялись перед этим, становились серьезными.
Все это было привычно, знакомо и до ломоты в костях скучно. Раньше, чтобы поразвлечься, он любил выбрать дядю посолиднее, с портфелем, и потрясти его как следует. А впрочем, хоть солидные, хоть несолидные, если попадутся, все ведут себя одинаково: вначале права качают, потом унижаются и просят не сообщать; при этом кто откупиться пытается, кто еще чем умаслить. Плавсоставу иногда он прощал. За пять лет работы здесь понял, что безгрешных нет — все несут, но не все попадаются. Хоть батарейку, хоть пакет целлофановый, а когда-нибудь берут. Значит, каждый может быть в его власти.
Так и смотрел он на всех с видом скучающего превосходства, а если ловил на себе строптивый взгляд, говорил вполне корректно: «Пройдите в дежурку».
Ту власть и уважение, которые он получал, облачившись в государственную форму, он относил к своим личным достоинствам, и потому непонятно и унизительно было для него поведение его дражайшей половины. Зинаида в грош его не ставила; вечные подозрения, придирки и какая-то патологическая ревность к Ольге, хотя повода для этого никакого не было. Гаврилов уважал Ольгу как человека: скромная, исполнительная, трудолюбивая — этого ведь не скроешь. Так он и сказал Зинаиде, на что та озлилась и сказала двусмысленно: «Знаю я эту тихоню». Даже то, что у Ольги муж и ребенок — для нее не довод.
«По себе, что ли, судит, стерва?» — вдруг с озлоблением подумал Гаврилов, вспомнив свадебную ночь…
— Отойдите, гражданин, мешаете работать. Я же сказала, что не пущу, — услышал Гаврилов окрепший Ольгин голос и вышел на проход.
Молодой фасонистый парень, весь в джинсе, слегка налитой с утра. В принципе, такого можно и пропустить. Зря Ольга так строжится.
— Девушка, отход сегодня. Ну, забыл я его, че-слово, — напряженно говорил парень, и тянул к Ольге шею, и глаза прищуривал от излишней искренности.
— Пройдите в кадры. Выпишут разовый, — отстраняясь от его нечистого дыхания, ответила Ольга.
«Так он еще и без пропуска! У, нахалюга», — понял Гаврилов.
— Паспорт на судне. Я выскочил всего на час, переодеться. Без паспорта не выпишут, — все тянулся к ней парень.
— Как же так? — искренне удивилась Ольга. — Выскочил с пропуском, а вернулся — без?
— Хорошая, да поверь! Видишь, куртка на мне, а был в плаще. Через тебя же выходил. В плаще оставил, дома.
Парень врал. Гаврилов это видел. А Ольга верила, засомневалась, будто припоминая.
Парня этого звали Федей. Был он матросом с «Елабуги» и спешил не на отход, а на вахту, опоздав с загула к восьми утра.
Гаврилов не терпел вранья.
— И за час так набрался, — сказал он громко через головы проходивших.
Парень обернулся к нему и словно обрадовался:
— Старшина, че-слово, это со вчера. Ведь проводы, сам понимаешь. — И, не выдержав твердого взгляда, добавил: — Ну, чуток поправился… Пропусти, старшина, будь человеком.
Длинные волосы, джинсы, лицо с покрасневшими глазами и это фамильярное «старшина» — все не понравилось Гаврилову.
— Так, — сказал он и выдержал паузу. — Или ты исчезнешь, как дух Гамлета, или сейчас отдохнешь и надолго.
— Как дух отца Гамлета, — поправил его парень.
— Что?! — опешил от наглости Гаврилов.
— У Шекспира — дух отца Гамлета. Я недавно читал, — подтвердил парень.
«Читать, значит, любишь. Хорошо. Умный, значит. Ну, ну, умник, сейчас ты у меня запоешь».