— Гражданин, пройдите в дежурку, — сказал Гаврилов, ставя точку.
Но парень настырный оказался, принялся хорохориться, права качать — поддатые, они не понимают, когда разговор окончен.
Пришлось ему объяснить:
— Бежишь прямой дорожкой в вытрезвитель.
Но парень уже завелся:
— Подумаешь, напугал! Понасажали вас, дармоедов, на наши шеи. «Вытрезвитель!» — передразнил он, кривляясь. — Здесь ты можешь права качать! Ты в море пойди, там покачайся. Посмотрю я, какой ты герой!
И это Гаврилову было хорошо знакомо. Он встал ближе к выходу, чтобы загородить парню возможность отхода. Но тут услышал что-то новенькое:
— Порядок любишь, да? Меня без пропуска не пускаешь, лычку зарабатываешь! А в порту годами бичи жируют — тебе и дела нет. Что ж ты у них-то документа не спросишь?
Вопрос этот Гаврилова заинтересовал. Неделю назад капитан Свешников говорил на разводе, что кто-то в порту хорошо прижился. Просил приглядываться, прислушиваться.
— Кто жирует? — Гаврилов взял парня за руку, но тот вырвался.
— Без рук! Сказал — уйду, нечего меня хватать, я не баба. Своих… хватай.
Народ в проходной оглядывался, усмехался, выражал парию сочувствие.
Старшина держался невозмутимо. Сейчас ему важно было выведать у парня про бича. А поскольку прижать уже было чем, Гаврилов не спешил, чтобы не испортить дела. Надо дать человеку подумать, успокоиться. Если не дурак, сам все поймет. Не настолько ведь он пьян.
— Уйдешь потом, если уйдешь. А пока пройдешь вон туда, на лавочку, — указал Гаврилов. — Проводить или сам?
Пожилой старпом пробовал за него вступиться, но Федя что-то уловил в интонации Гаврилова и без спора прошел в дежурку. Сел и ждал, пока старшина внимательно изучил пропуск сердобольного старпома, похлопал его по карманам, а затем прочитал короткую нотацию.
Федя тем временем понял, что ситуация у него незавидная.
Старшина вошел и сказал:
— Вникай, моряк, повторять не буду: вытрезвитель — раз. Пятнадцать суток за оскорбление — два. Визу закроют — три. Гон с флота — четыре. Доволен? Хочешь этого? Устроим.
Федя — парень смышленый, вник, поэтому молчал и слушал.
— Все, что знаешь о том биче, — и пойдешь на свое судно. Договорились?
— Да он честный бич, работает, — все еще пробовал отвертеться Федя.
— Вот-вот, давай: где работает, как выглядит, куда ходит.
Федя, бедный, ерзал на лавке, понимая, что совершает предательство, но медленно, слово за словом, старшина вытянул из него все, что тот знал. К концу разговора Федя был красный, вспотевший и материл себя на чем свет стоит. А когда старшина отпустил его, сказал себе: «Все, брошу пить. Че-слово, брошу! Все беды от нее, от этой заразы». И морщась, расплевывая по сторонам, пошел на свою вахту.
Невдалеке от проходной промелькнула фигура, со спины напоминавшая Веню.
— Да он скроется, у него полпорта корешей — хрен кто Веню прикнокает! — слабо утешал себя Федя.
Чувство времени у Вени было очень развито. Он мог угадывать его с точностью до минуты, причем никакого напряжения для этого не требовалось. Наверное, оттого выработалось это свойство, что часов у него никогда не было. Время присутствовало в его жизни, как физическая величина, которую можно измерить без прибора, такая же, как расстояние, свет, температура. Никто ведь не удивляется, если человек может сказать, сколько градусов на улице. Парни дивились его способности, а Веня пояснял, что они избаловали себя часами — наручными, настенными, сигналами радио и потому не слышат хода времени. Веня был убежден, что от природы в человеке много разных свойств заложено, которые в жизни надлежит выявить и развить. Но люди, вместо того чтобы эти свойства реализовать, придумывают разные усовершенствования, ограждая себя от окружающей среды, и тем самым необратимо портят человеческое естество.
«И все оттого, что вам напрячься лень, — внушал парням Веня. — Руками-то легче работать, чем головой, вот вы и мастерите разные вещи. Вы уже инвалиды, — смеясь говорил Веня. — Зубы у вас повыпадали, скоро вместо шуб в термоса залезете, вместо речи магнитофонами будете пользоваться, а деревья и реки — смотреть по телевизору и в кино. Вы отгораживаетесь от неудобств с помощью разных приспособлений, а нужно себя приспосабливать под природу — вот где ваша ошибка».
«Как же под нее приспосабливаться, под природу-то? — со смешком спрашивали ребята. — Мы же не звери, чтоб голыми ходить».
«Само собой, — отвечал Веня. — Мы выше зверей и рыб, потому как и мысли свои можем передавать и чувства».