Мне это не понравилось, и я сказал:
— Вася, отдай свайку, не твоя.
Такого жмота, как Вася — еще поискать. Он даже консервные банки собирает и редко кому даст. Вася закашлялся от возмущения, побагровел, заголосил, будто его резали. Народ был доволен. «Запевалы» похохатывали, подзадоривали Васю.
Тут котельный вошел, Коля Заботин, и Васю оставили в покое. Я еще не во все судовые отношения влез, но понял, что Колю уважают и у парней к нему особый интерес. Коля не на вахте был, по своим каким-то судкомовским делам пришел и выглядел как именинник: одет с иголочки, побрит до блеска и пах дезодорантом.
Какие-то женские наклонности у здешних мореманов.
Коля пошуровал в кастрюле половником, и «запевалы» закричали в раздаточную:
— Ляля, смени кастрюлю, именинник пришел!
Правда, что ли, именинник?
— Ладно, зачем? — засмущался Коля и налил, что осталось.
— Ну давай, не томи! Рассказывай! — подступили к нему с разных сторон.
— Человек! — ответственно произнес Коля и поднял ложку.
— Ну и чего? По сколько приняли-то? Как все было? Говори!
— Вначале — хреново, — честно признался Коля и отложил хлеб. — С Нюрой — не контакт, поскольку я накануне малость того… Она детей покормила, меня не зовет, только гремит посудой. Я на диване припухаю, поправляюсь пивком и смотрю футбол. Вдруг звонок. Я не реагирую. Нюра кричит из кухни, чтобы дверь открыл, а я — нет. Ворчит, открывает — и бас, знакомый вроде, меня спрашивает. Слышу, Нюра его взашей гонит. У нас, говорит, свои еще не просохли, нам только бородатых недостает.
— Ах! Не может быть! Так и сказала! Самого! Мастера! Капитана! — обмирали от восторга парни. — А он?
— Надо Нюру мою знать. Он говорит: «Я капитан». А Нюра ему: «В ЛТП таких много». Он отвечает: «Нет, я настоящий». Нюра не верит: «Настоящий — Латыпов, он в отпуске». — «Я Латыпов. Уже вышел». Я на одной ноге прыгаю, в брючину попасть не могу. — «Чем докажешь?» — Нюра засомневалась. Он спрашивает: «Квартира коммунальная?» — «Нет, своя». — «Ну держись, хозяйка» — и как гаркнет: «По местам стоять! С якоря сниматься!» Тут уж я вылетел в прихожую. Неудобняк, штаны не застегнуты, рубашку не заправил, полоскается.
— Ну дела! А он? А ты? — торопили парни.
— Да бросьте вы, ребята, — оборвала восторги появившаяся Лялька. — Похмелиться надо мужику, вот он и пришел.
— Отнюдь, — сказал Коля. — Ляля, ты не права. У него с собой было.
— Во дает! Принес? Не может быть!
— Да. Виски из бонного магазина. Сразу на стол выставил.
— Ну мужик! Это наш! Это по-нашенски. А Нюра-то, Нюра? — наперебой отзывались ребята.
— Ну, а дальше все, как полагается, Нюра постаралась. Правда, долго не сидел. Ушел, как раз футбол кончился, перед программой «Время».
— Ну и нормально. А чего, других делов нету? Уважил, и ладно!
Коля стал вспоминать подробности застолья, но мне это все активно не нравилось, и я его перебил:
— Он что, святой, ваш капитан?
— Он-то? Ну скажешь! Грешный, скорее, чем святой. Нормальный человек. Увидишь еще, узнаешь.
— Ну а человек, так и входи по-человечески. Чего не предупредил-то? Чего себя как мессию подаешь? Явление — я пришел! Ох и ах — все на колени!
— Ты это брось! Не знаешь. Мужик что надо. Пришел, уважил. При чем тут… — стал оправдываться Коля. Глаза у него при этом расширились, и он как-то странно стал мне подмигивать.
— Ты-то старый, постыдился бы, — сказал я. — Задрожал, в ноги бросился, аж штаны не застегнул. Гордость-то в тебе есть человечья? Да еще при детях! Кого ты вырастишь с такой холуйской психологией? И Нюру не постыдился! У нее ведь на глазах.
— Ты кого стыдишь, кнут?! — попер на меня боцман. — Да за такие слова по рогам…
На дверь глаза вытаращил и рот не закрыл.
И парни из-за стола тоже за мою спину смотрели заинтересованно, а красавец грузин Шантурия встал по стойке «смирно». Я обернулся и увидел рослого, представительного мужика лет сорока пяти. Черная борода шла у него воланом по низу лица, будто приклеенная, лицо сильное было, в крутых морщинах, в прищуренных глазах таился недобрый свет.