— Тебя бы кто покрыл, балабол, — вздохнув, сказала она. — Давай, уматывай. Вон еще посуды сколько.
— Что, не веришь, Лялек? — занервничал Толя. — Я тебе журнал принесу. Когда зайти?
— Надоело все. Отстань, — нехотя поднялась Лялька.
Толя набрал со столов пирамиду тарелок и понес.
— Миша, ты будь вечером в каюте. Поговорить надо, — быстро сказала Лялька и пошла в буфетную. Оттуда слышался Толин громкий, убеждающий голос и ее вялые ответы.
Наконец он появился, сытый, довольный, словно там, в буфетной, только что от стола отвалил.
— Порядок, — выдохнул он.
— Слушай, Толя, — задал я свой вопрос, — правда, что меня не за того принимают?
— А, ты вон про что? — сказал он благодушно. — Был такой звон, вначале.
— Что же ты молчал? — разозлился я.
— А чего говорить-то. Сам во всем виноват. Сам же дал повод. Зачем суетился на отходе? Унитазы снимал, людей нервировал?
— Не снимал я их!
— Все равно, собирался. Рвение проявлял. Как тебя еще воспринимать? Прийти не успел, а уже шороху навел на весь пароход.
— Да разве я похож? — возмутился я.
— Видишь ли, если бы вначале фото твое прислали, а потом ты пришел — я бы точно сказал, похож ты или нет. А так, кто его знает, свои все уже приелись, может, свеженького подкинули. Дело житейское. Чего ты нервничаешь?
— Ну и обстановка у вас, — удивился я.
— У нас — не то, что у вас: серьезный флот, в загранку ходим, — довольный собой, прогудел Толя.
— Слышал я про ваши загранки. Барахольщики вы и хапуги.
— Ну не скажи, — обиделся Толя, — мы себя блюдем. Да и что теперь брать-то — себе дороже. Этой фанеры, если надо, дома можно наколупать без всякого риска.
Толя проводил меня в каюту и пошел по своим делам, что-то напевая себе под нос.
Вечером Лялька ко мне завернула, нервная, злая. Плюхнулась в кресло, закурила и, будто клапан у нее сорвало, принялась поливать всех направо, налево. И сволочи все, и кобели, и поговорить не с кем, и посидеть, и выпить. Каждый шаг секут, стучат друг на друга и за свою шкуру трясутся. Стала она мне выкладывать, кто с кем связан, через кого и почему.
— Ладно, — говорю, — Лялька, оставь, меня это не колышет, их дела.
— Дурак ты! — возмутилась она. — Я что, из общества «Знание»? Если бы под тебя не копали, стала бы я тут тебя просвещать!
Я ей сказал: что мне надо знать, я знаю, а вникать во все эти хитрости не желаю, потому что уважаю себя.
Лялька покивала головой и произнесла удовлетворенно:
— Во, я не ошиблась. — И, отодвинув чашку с кофе, поинтересовалась: — У тебя покрепче ничего нет?
У меня вообще-то было, на всякий пожарный, но случай вроде не тот.
— Если нету, я принесу, — уловив мое колебание, привстала она.
— Есть, — усадил я ее — и достал.
— Тоска зеленая, — пожаловалась она, — сил нет в этом гадюшнике жить.
Лялька хлопнула полстакана, быстро повеселела и стала жизнь свою вспоминать. Я слушал, слушал и говорю:
— Ляль, ты до утра сидеть собралась? Мне еще отдохнуть надо перед вахтой.
Она еще глотнула и засмеялась:
— Не спеши. Отдыхать мы будем вместе. Ты не против?
Для меня это полной неожиданностью прозвучало. Я ее как-то иначе воспринимал. Казалось, что и она меня тоже.
— О чем речь, Ляль, — сказал я, — моя постель — это твоя постель.
— Отвернись.
Она зашуршала своими шелками, и койка под ней тяжело заскрипела.
— Иди скорей, холодно! — позвала она.
Не заставлять же себя упрашивать! Я быстро скинул спортивный костюм, погасил свет и, как с парашютом, прыгнул.
До вахты мы, конечно, глаз не сомкнули. Я поднялся совершенно опустошенный и нравственно, и физически. Радости во мне не было.
— Мы, наверное, раньше братом и сестрой были, — засмеялась Лялька, — чувствуешь?
— Правда, чувствую, — сказал я, не погрешив.
— Ну и хорошо. Что было — то было, и больше не надо. Согласен?
Сейчас-то я был согласен. А как дальше?
— Посмотрим, — ответил я.
— И смотреть нечего, — Лялька стала сердиться. — Я никогда не делаю, чего не хочу. Плохо, что ли, — брат и сестра?
Я вспомнил все и вздохнул:
— Хороша сестренка.
Я так и остался на вахте Димыча. Со мной вместе стоит курсант Василий Крюков и первым классом моторист Федя Кучевой, мой ровесник, толковый, основательный мужик. Да еще в котельном заседает Коля Заботин. У него там работка спокойная, безвылазная. Он к нам редко спускается, чаще мы к нему. Он кофеек, чаек запарит, «стол» накроет и зовет нас по телефону, когда работа позволяет. Тогда мы и общаемся с ним, на «кофе-таймах», как в передовых странах. Димыч меня, серого, просветил: у них там через каждые два часа полагается кофе пить. Ну и мы, значит, уже доросли, переняли ценный опыт.