- Ладно, я согласен.
- Кстати, меня зовут Вася, - решило представиться существо.
- Вася, так Вася. А меня...
- Я знаю, как вас зовут.
Сейчас Максимкин только развел руками.
- И на счет того, что я откуда-то сбежал, не беспокойтесь, - уже через плечо бросил Вася, направляясь в комнату, - если кто и будет меня искать, так это родители, а они у меня не злые, хотя и строгие. Вам ничего не будет..., наверное.
- Боже мой! - Сокрушенно прошептал Эдуард Васильевич, но отступать было уже поздно и он пошел вслед за гостем.
Уже через час Максимкин убедился в том, что Вася разбирается в поэзии намного лучше, чем это можно было представить по его внешнему виду. На работу он так и не пошел, проведя весь день в обществе своего нового друга, авторучки и кипы бумаг. Уснул Максимкин уже за полночь, окончательно сморенный инсинуациями Васи по поводу отличия между понятиями "помпезный" и "величественный". Вася не обиделся. Он постелил себе коридорный коврик в духовке, предварительно почистив и то, и другое. А немного погодя благополучно отошел в мир сновидений.
Со стороны улицы нещадно колотили в стекло окна Максимкина. Эдуард Васильевич, еще плохо соображая, что делает, спустил свои костлявые, волосатые ноги с постели и подошел к окну. Совладав с защелкой Максимкин удостоился чести лицезреть небритую физиономию молодого еще субъекта. Максимкин улыбнулся.
- А это ты, Андрюша!
Субъект кивнул вихрастой головой.
- Василич, дай червонец взаймы!
- А что случилось? - Учтиво поинтересовался поэт.
- Депрессия у меня! Ни как не подберу нужный аккорд.
- А..., - протянул Максимкин и отошел от окна.
Как творческий человек он всегда сочувствовал родственным душам. Небритый воспитанник профтехучилища, стоявший под окном, являлся, по мнению Максимкина, неплохим гитаристом и он всегда был рад помочь барду и морально и материально. Хотя давая в долг никогда потом не видел своих денег.
Покопавшись в одном из своих укромных местечек, Максимкин извлек мятую купюру и подошел обратно, к окну. Когда вихрастый бард протянул руку, его неожиданно дернул за штанину невысокий паренек. Андрей мгновенно помрачнев, обернулся.
- Ну чего тебе?
- Андрюша, может ты знаешь где мой большой, полосатый мячик?
Андрюша и так не очень часто обращал внимание на своего младшего брата, а сейчас он и подавно не хотел тратить свое депрессионное время в пустую.
- Отвяжись от меня, - процедил сквозь зубы бард, - а то я тебе уши оторву и выброшу на помойку!
Мальчик обернулся к своему товарищу, стоявшему неподалеку и спокойно прокомментировал:
- Вот видишь? Я же говорил, что он не знает где мячик.
Андрюша, в это время, выхватил мятую бумажку из рук Максимкина и исчез. Эдуард Васильевич прикрыл окно, только сокрушенно покачав головой.
- Вася! - Позвал он, соображая в это время, не зовет ли он плод своего воображения.
Никто ему не ответил. После минутного раздумья Максимкин решил заняться поисками своего друга, придя к выводу, что это была все таки не галлюцинация. Раздавшийся секунду спустя звонок в дверь не застал, проснувшегося Максимкина врасплох. Улыбаясь он пошел отпирать замки.
- Вы еще и улыбаетесь, Максимкин?!
На пороге стоял Иван Николаевич Озерцовский, глава всего коммунального хозяйства квартала.
- Проходите, - смущенно предложил Максимкин, раздумывая почему же он не должен был улыбаться.
- Я вот, сам лично, - заговорил опять Озерцовский, теребя в руках потертую, кожаную кепку, - решил зайти к вам, узнать, что случилось, а вы...!
- А, что я? - Занял оборонительную позицию Эдуард Васильевич, - приболел я, пропустил день, завтра же выйду.
Озерцовский нахмурился.
- Да вы, батенька, и в правду приболели. Вас пять дней уже видно не было. Что доктора говорят-то?
Максимкина покрыла обильная, холодная испарина. Он открыл рот, намереваясь, что-то сказать. Закрыл его. Промычал, что-то не членораздельное и собравшись наконец с силами выдворил озадаченного Озерцовского, пообещав, как выздоровеет, появиться на своем рабочем месте.
- Вася! - Заорал Максимкин, как только входная дверь захлопнулась. - Василий, вылазь подлец!
Эдуард Васильевич методично обшарил холодильник, газовую плиту, шифоньер и кухонный стол, в поисках загадочного существа. Но того не оказалось даже в таких потаенных местах как, например полупустое мусорное ведро. Наконец поняв тщетность своих усилий, Максимкин обескуражено рухнул в кресло. Его, все еще, рыщущий взгляд скользнул по письменному столу и он дрожащей рукой схватил листок бумаги с незнакомым ему почерком.
- "Дорогой, Максимкин! Меня, наконец, нашли родители. Ты так сладко спал, что я не решился тебя будить. Более того, я взял на себя труд, дать тебе выспаться..."
- Но не пять же дней! - Проворчал поэт.
- "...Извини, что я проявил самодеятельность, отправив твои "Лилии с шипами" в редакцию твоего любимого, многообещающего журнала. Я надеюсь твою оду оценят по достоинству. Прости, если что-то было не так. Вася".
Размазав несколько букв, с лица Максимкина скатилась скупая слеза. Он и не подозревал, что за день можно так привязаться к какому-нибудь существу, особенно такому наглому и беспардонному, как Вася.
Ближе к обеду в дверь опять позвонили. Максимкин, почему-то предчувствуя самое худшее, наспех накинул халат и тяжелой походкой пошел открывать. Предчувствие его не обмануло. На пороге стоял, глупо улыбаясь, его товарищ по работе, слесарь Палыч, невысокий, лысоватый тип в помятой, засаленной робе.