Портрет А

Мир для поэта находится в вечном рождении, чувство делает его «совершенно новеньким» или же — на удивление вечным. Поэт всегда любит впервые, ему даровано чудо увидеть дерево в первый раз. Восхищенный поэт путает свою жизнь с жизнью дерева и теряется в пространствах. Нет ничего ясного, и все прозрачно, и необходимо все тут же познать.

Любому настоящему поэту, даже если он на какое-то время становится экспериментатором и аналитиком, ведомо это редкое переживание: ты вдруг и совершенно отрываешься от человечества и попадаешь в мир, который никому ничего не должен. В стихах, что я сейчас прочту, Поль Элюар и Жюль Сюпервьель выразили его вечную нетронутость и его миражи, «поэтический элизий».

Любовь поэзия[67]

Ей непривычно расставлять капканы Она в свою глядится красоту Как просто и как просто соблазниться Представьте, что глаза ее как цепи Представьте, что ее опора — я Представьте, что она сама себя Прихлопнула сачком из легкой ласки Светает я тебя люблю всей ночью в венах Всю ночь я на тебя смотрел Мне обо всем осталось догадаться, Я верю сумеркам они дают мне власть Тебя укутать И растормошить и волю к жизни Хоть сам я в неподвижности застыл{159} Они дают мне власть тебя открыть Освободить и снова потерять При свете дня невидимое пламя Уйдешь — а там за дверью виден свет Уйдешь — а там за дверью виден я И надо бы чтобы одной улыбке Годились все на свете имена Поль Элюар{160}

Упряжка-время

Когда к моим дверям придет упряжка-время, Я напою коней, стараясь не смотреть, Ведь это не вода, а кровь моя струится, А кони скосят глаз и фыркнут благодарно, И мне на них глядеть все горше, я устал, Я слаб, я одинок, мне до смерти тоскливо, В глазах темно, и столько надо сил, Чтоб дотянуть до дня, когда упряжка Прискачет вновь и вновь поить коней.

Стволы

Что за сила Тополь под луной? Птица в ветках Под крыло сошлёт Голову — И близко и далёко. Птица, тополь, ну какая сила В спутанном союзе Листьев, перьев, Чтобы изменить свою судьбу? Тишина стоит, И круг забвенья Охраняет их, Пока не встанут Солнце, память. А наутро птица Клювом обрывает сон, как нитку. Дерево же расстилает тень, Без которой невозможен день. Жюль Сюпервьель «Тяготения»{161}

Я показал вам несколько способов войти в поэтическое пространство, но существуют еще тысячи других. Поэзия должна не столько слушать себя, сколько создавать. Каждому следует найти свою поэзию. Я приглашаю вас начать поиски — возможно, у вас получится, — и, как говорится в пасторских наставлениях: пусть Благодать снизойдет на вас.

Деревья тропиков{162} (Пер. О. Кустовой)

Я не знаю, какой нрав у дуба. Но я знаю, как он себя ведет и как ведут себя бук, осина и вяз и все их собратья из европейских лесов. Знаю я, как они себя ведут, это-то видно, и мне они не нравятся. Особенно я не люблю буков: целые леса их росли в сорока минутах ходьбы от моего дома, и все детство меня тошнило от них. Бук — как огромный сундук, который ненадолго извергает из своих недр облако листочков, вскоре они опадут, а он с важностью застынет. Засох? Вовсе нет, просто притворяется, этакий скупец. Бук рождается взрослым, бывает, что ему за две сотни лет никак не умереть.

Когда подует сильный ветер, можно услышать, как с самой верхушки бука доносится шепоток, который никак не вяжется с этим огромным негнущимся столбом.

У тропического дерева совсем другой нрав.

Во-первых, оно торопится. А торопливое дерево — уже почти человек, не так ли? С каждым днем оно меняется, вырастает на локоть.

И всегда живое, сменяют друг друга времена года или нет. Живое? Нет, набухшее жизнью, готовое лопнуть от постоянного напряжения, излиться.

Почки огромные, как лягушки, полновесные и сочащиеся, липнут к подмышкам листьев, стоит тем начать желтеть — не пройдет и нескольких часов, как деревья выплюнут наружу гигантские зеленые пластинки, плотные, иногда глянцевые.

Листья получаются развесистые, как уши огромной зверюги, солнце разжигает в них жажду, ускоряет все органические процессы, выгоняет сок, спешит, а неиссякаемый прилив стремительно поднимается от плодородной почвы по бесконечному стволу, и дерево разрастается, разрастается, так что кажется, ему самому непонятно, как быть, как остановиться, куда еще сунуться.