У мэйдостранцев есть и другие способы мучить своих детей души. Надо бы рассказать об этом. Счастливых детей души почти не бывает.
* * *Могут ли быть живым существом тридцать четыре сплетенных копья? Могут, это и есть мэйдостранец. Измученный мэйдостранец, он уже и не знает, куда ему деться, как собою управить, как сохранить лицо, он теперь только и может, что оставаться собой, мэйдостранцем.
В нем разрушили «я».
Но он не сдается. Копьями, которые должны были его защитить от множества врагов, он сначала проткнул свое собственное тело.
И все-таки он не сдается.
* * *Мечтая, они принимают форму шаров, волнуясь — форму лиан.
Она льнет к стене, хотя этой стены никому не увидеть, — создание, сплетенное из длинной бечевки. Обвившейся вокруг себя же самой.
Это и все. Это и есть мэйдостранка.
Она ждет, слегка сникнув, правда гораздо меньше, чем любой другой шнур такой же длины, который бы ничто не держало.
Она ждет.
Пускай теперь дни и годы проходят. Она ждет.
* * *Сверхъестественная гибкость — источник всех радостей мэйдостранцев. С ней же связаны все их расстройства.
Пара с возу упавших тюфяков, кусок проволоки, жадно впитывающая, почти уже напитавшаяся губка, и тут же — другая, сухая как лист, пар на холодном стекле, светящийся след — присмотритесь повнимательней, присмотритесь. Может быть, увидите мэйдостранца. Может, все это и есть мэйдостранцы… захваченные врасплох, издерганные, раздутые и задубевшие от разных переживаний…
* * *Приближается стадо, похожее на неторопливо друг за другом бредущих слонов, они весят сколько положено, но в то же время — нисколько. Что бы им с такой тяжестью делать? Как бы они ее стали таскать? Их массивность, их грузная поступь — это просто выбранный ими способ сбежать от своей легковесности, которая их временами пугает.
И движется вереница огромных воздушных шаров, которые сами себя пытаются обмануть.
* * *На длинных изящных изогнутых ногах — высокая грациозная мэйдостранка.
Мечта о победном беге, душа нараспашку для горестей и обещаний, душа — и все.
И она бросается отчаянно в пространство, которое глотает ее безо всякого интереса.
* * *Сотни нитей, и по ним пробегает судорогами электрическая дрожь, эта нечеткая сетка — встревоженное лицо мэйдостранца, который пытается спокойно смотреть на окрестный уверенный мир.
Так он отвечает миру, как звонок откликается дребезжанием.
И все время его сотрясают импульсы, удары, и снова импульсы, и снова удары, и так — без конца, он мечтает, чтобы настал выходной, настоящий выходной, которого еще ни разу не случалось.
* * *Вот он проносится, как снаряд. Скорость, за которой не поспеть глазу. Что с ним станется? Домчится и разорвется в клочки, в пух и прах, будьте уверены. Да нет, он еще не сдвинулся с места.
Он сдвинулся с места только шагом души.
* * *Сегодня после полудня мэйдостранки отдыхают. Они поднимаются на деревья. Не по ветвям, а с древесными соками.
Временную определенность форм, которая накопилась у них от смертельной усталости, они утратят среди сучков и листьев, замшелостей и стебельков.
Пьянящее восхождение, мягкое — как мыло проникает в слой грязи. По травинкам — стремительно, в старых осинах — неторопливо. Ласково — по цветам. Под чуть различимое, но уверенное причмокивание бабочкиных хоботков они замирают без движения.
Потом по корням опускаются в землю-сестричку, в которой столько всего, умей только взять.
И радость, радость накатывает, словно паника, радость, как под одеялом.
Потом нужно вернуть на землю маленьких мэйдостранчиков, которые потерялись и голову потеряли среди деревьев, не в силах от них оторваться.
Угрожать им или, хуже того, унижать. Тогда они спускаются, их без труда снимают и ведут прочь, напитанных древесными соками и обидой.
* * *Обледенели его веревочки-нервы, обледенели.
Их здешний маршрут недолог, издерган стремлениями, ржавыми зазубринами на пути обратно в холод Небытия.
Голова трещит, старятся кости. А плоть, ну кто теперь говорит о плоти? Кто станет на нее полагаться?
А он живет.
Крутятся стрелки, время замирает. Нутро трагедии, это здесь.
И бежать никуда не нужно, это здесь…
Потеет мрамор, вечер погружается в сумерки.
А он живет…
* * *