Нет, эта играет не шутки ради. Играет, чтобы держаться, чтобы сдержаться и выдержать.
Луной вцепляется в небо, луной срывается вниз.
Она ставит на шарик против вола и проигрывает верблюда.
Наверно, ошибка? Да нет, какие ошибки в порочном круге.
Все не на шутку. Не до шуток. Собралась, как могла, с силами, чтобы страдать и держаться.
Лоханка слез полна до краев.
* * *Вот мэйдостранец вспыхнул, как ракета. Вот он унесся, как ракета.
Спокойно, он вернется.
Может, и не с такой скоростью, но вернется — по зову нитей, которые удерживают капсюль.
* * *Она поет, потому что не хочет выть. Поет из гордости. Но надо уметь расслышать. Такая у нее песня, стон в глубине тишины.
* * *Чесотка вспышек разъедает ноющий череп. Это мэйдостранец. Раскат боли. Разбег улепетывания. Воздух ему причиняет боль, и он мечется в отчаянии. Не сможет ли кто-то ему помочь?
Нет!
* * *Медные небеса над ним нависают.{120} Сахарный город насмехается. Что тут сделаешь? Ему не расплавить город. Не продырявить медь.
Откажись, маленький мэйдостранец.
Откажись, не то потеряешь все…
* * *Он нравится, и все же…
Он спит наяву, устав от тяжких трудов. Его путь — круговой горизонт и дырявая башня звездного неба.
Он нравится. Его горизонт, оставаясь в тени, возвеличивает других мэйдостранцев, и они восклицают: «Что происходит? Да что же происходит-то?..» и чувствуют что-то странное, чувствуют, что увеличиваются при его приближении.
А он все равно спит наяву, устав от тяжких трудов…
* * *Опасность! Надо бежать. Бежать. Срочно.
Он не побежит. Его повелитель справа не позволяет ему.
Но надо бежать. Не согласен его повелитель справа. Его устрашитель слева мечется в судорогах, изводится, орет. Бесполезно, не согласен его повелитель справа. И умирает мэйдостранец, хотя в единстве с собой он бы мог спастись.
Кончена жизнь. Ничего не осталось. Только и можно, если уж очень хочется, написать рассказик.
* * *Хоть они и так с превеликой легкостью растягиваются и плавно переходят из одной формы в другую, эти волоконца, человекообразные приматы, мечтают о еще большей легкости, стремительности, лишь бы только перемена была ненадолго, и чтобы они были уверены, что смогут вернуться в прежнее состояние. Вот почему мэйдостранцы с радостью, как зачарованные, движутся туда, где им обещают расширить горизонты, наполнить жизнь, а потом, вдохновившись, устремляются в другие места, где им обещано что-то подобное.
* * *Потоки притяжения, заражения, потоки застарелых страданий, горькая карамель прошлого, медленно растущие сталагмиты, эти потоки — его способ ходьбы, его способ постижения, эти губчатые конечности растут у него из головы и пронизаны тысячами маленьких поперечных потоков, они тянутся к земле, изливаются, как от крови лопающиеся артериолы, да нет же, это не кровь, это кровь воспоминаний из пробитой души, из хрупкой рубки управления, что колотится в клубке пакли, покрасневшая вода из вены памяти, она течет бесцельно, но вовсе не беспричинно, течет по своим вездесущим кишочкам; и в них малюсенькие бессчетные проколы.
Мэйдостранец взрывается. В нем взрываются тысячи капилляров его убеждений. Вновь и вновь он падает, расшибается, изливается в новые сумерки, новые пруды.
Какой трудный способ ходить…
* * *Вот оно, лицо, закованное в цепи.
Череда звеньев вцепилась в глаза, обвивает шею, свисает, оттягивает, терзает тяжестью звеньев, и от этого еще непосильней тяжесть неволи.
Длинная тень, которую это лицо отбрасывает, скажет о многом.
Время! Ох уж это время! Все это время, которое у тебя есть — которое у тебя было…
* * *Большой-пребольшой мэйдостранец, но не очень-то и большой в итоге, для такой головы. Мэйдостранец с обожженным лицом.
Что ж тебя так опалило, уголек?
Это было вчера? Нет, сегодня. Одно сегодня за другим.
И она зла на весь мир.
А что ей еще остается — такой обугленной?
* * *Бычий Будда своей букашки…
Нижний мир размышляет в нем, не распутывая своих изгибов, и щиплет мэйдостранец невидимую траву страданий, каждое на своем месте.
Он возвышается над? Да нет, просто до него никто не дорос.
* * *Из воздушной вагонетки или с какого-то неизвестного островка, затерянного в ионосфере, спрыгнула кучка мэйдостранцев, они голые, у некоторых — парашюты, другие держатся за какие-то веревочки или за плавучую кочку, а третьи и вовсе ни за что не держатся.
Они летят наискось (может быть, их слегка сносит в сторону), легонькие, откинули назад свои нити-волокна и опустили расслабленные ладони по швам.