— Что он натворил? — прошептала она.
— Я понял, что вы согласны помочь следственным органам, не так ли? — настаивал Козюренко.
— Спрашивайте, — женщина тяжело вздохнула.
— Вы знали, что ваш муж ездил на днях в Желехов?
— Да.
— Зачем?
— Занять денег.
— Когда должен был вернуться?
— Восемнадцатого мая.
— А приехал?
— Девятнадцатого.
— В котором часу вы его увидели?
— Вот как сейчас, после работы. Но он вернулся утром. Сказал, что был выпивши и не хотел нас беспокоить. Заснул в сарае на сене.
— Он занял деньги?
— Нет, но договорился, что тот его знакомый переведет по почте пятьсот рублей.
— И ничего ваш муж не привез? Никаких пакетов, свертков?
— А мы сейчас ничего не покупаем. На машину собираем.
Женщина отвечала сразу, не колеблясь. В ее глазах Роман Панасович читал удивление и тревогу.
— В Желехове ограбили человека, — произнес он, пристально следя за выражением ее лица. — Этого человека хорошо знал ваш муж. К нему и ездил за деньгами.
Женщина облегченно вздохнула, даже улыбнулась.
— Ерунда, — ответила уверенно. — Яков этого не сделает. А я думала — по пьянке...
— Хорошо, что вы так верите мужу...
— Я знаю: Яков не способен на преступление.
На выложенной кирпичом дорожке за окнами послышались шаги. Вошел Семенишин. Изумленно посмотрел на Козюренко, перевел взгляд на жену и Владова. Его покрытое мелкими морщинами лицо, действительно похожее на печеное яблоко, растянулось в улыбке.
— Здравствуйте, — сказал растерянно. — Кто вы такие? Потому как вроде бы не знаю вас...
— Мы из прокуратуры, — перебил Козюренко. — К вам, Яков Григорьевич. По делу.
— Из прокуратуры? — Семенишин спокойно прошел к столу, сел, положив на него руки. — Ну, если к нам есть дело, так говорите, зачем пришли...
Козюренко внимательно посмотрел на него: совершенно спокоен, никаких признаков волнения.
— Вы встречались в Желехове с Василием Корнеевичем Пру сем? — спросил.
— Ездил к нему.
— Когда?
— В воскресенье уехал, так? — повернулся Семенишин к жене.
— Отвечайте только мне! — Козюренко придвинулся к столу.
Теперь они сидели друг против друга, и Роман Панасович смотрел прямо в глаза Семенишину, будто хотел прочитать его мысли.
— В воскресенье, семнадцатого?
— Конечно. Приехал в Желехов поздно ночью и остановился в гостинице.
— Почему не пошли к Прусю?
— А где бы я узнал его адрес? Если бы знал, пошел бы к Василю — в гостинице ведь надо деньги платить...
— Но утром вы разыскали Пруся?
— Так я же знаю, где он работает! Утром пошел в заготконтору и там дождался его.
— Просили у него денег?
— На машину у нас очередь подходит, должен...
— И Прусь вам дал?
Семенишин покосился на жену. Ответил неопределенно:
— Да нет... Обещал одолжить пятьсот рублей.
— Когда в ы ушли от него?
— Ну, пообедали в чайной... Выпили, и он на работу пошел. А я еще немножко посидел на скамеечке, до поезда у меня времени много было, — и на вокзал.
— Когда выехали из Желехова?
— В полдесятого вечера.
— Чем можете доказать?
— Как чем? Где-то билет у меня... — Он озабоченно начал шарить в карманах и не находил. Наконец облегченно вздохнул — положил на стол железнодорожный билет. Роман Панасович посмотрел на свет — да, билет был продан восемнадцатого мая и на вечерний поезд.
— Итак, вы ехали поездом Львов — Ковель, который прибывает в ваш город в половине седьмого утра.
Кто может засвидетельствовать, что вы приехали именно этим поездом?
Семенишин пожал плечами.
— А я знаю?
— Почему не пришли прямо домой?
— А где же я был? — снова тревожно посмотрел на жену. — И почему это вы меня допрашиваете? — вдруг повысил голос. — Какое имеете право?
— Не волнуйтесь, гражданин Семенишин, — перебил его Козюренко. — Нам нужно, чтобы вы просто ответили на несколько вопросов. Жена увидела вас девятнадцатого мая только после работы. Где вы были весь день?
— Спал. На сене в сарае спал. Компания в поезде подобралась, хорошие парни, так? Ну, пол-литра выпили, а потом еще в карты играли. Чуть не до Ковеля.
Они раньше сошли. Был я немножко выпивши, так?
А с женой у нас... — Он не досказал и бросил на нее взгляд.
Та встала со стула, хотела вмешаться, но Козюренко поднял руку, попросив не делать этого.
— Назовите, с кем ехали в поезде.
— С ребятами, я же говорю. Трактористы они, так?
— Фамилии, имена помните?
Семенишин заморгал, сокрушенно опустив голову.
— Пьяный был, — сказал смущенно. — Забыл...
Пол-литра, значит, взяли, а потом еще, так?
— Вы тоже покупали водку? — прищурил глаза Роман Панасович. — Ночью, да еще на вокзале, не продают.
— А я еще перед отъездом. Пол-литра...
— Имели при себе деньги? Сколько?
Семенишин заерзал на стуле. Козюренко обратился к его жене:
— Сколько дали мужу на дорогу?
— На проезд да еще трешницу.
— Из нее вы рубль заплатили за койку в гостинице... — Роман Панасович уставился немигающим взглядом на Семенишина. — Завтракали? — Тот кивнул — Еще полтинник на завтрак. Откуда же взяли деньги на водку?
Лицо Семенишина покрылось красными пятнами.
Щеки обвисли.
— У Пруся. Он одолжил мне семьдесят рублей. Десятку пропили, поэтому и не сказал жене.
Козюренко вспомнил тело с раскроенным черепом.
И вывернутые карманы. Вряд ли Семенишин отважился бы на убийство ради семидесяти рублей. Конечно, мог надеяться, что возьмет больше. Но при чем тут картина? Может, Прусь через Семенишина хотел ее куда-то переправить?
Спросил коротко:
— Где деньги?
— Пожалуйста... Тут они... — Семенишин полез в шкаф, вытащил из нижнего ящика завернутые в платок деньги.
Роман Панасович незаметно посмотрел на женщину: глаза у нее наполнились ужасом, губы дрожали.
Внезапно подумал: «А если все это правда? Все так, как рассказывает Семенишин? Могло быть? Конечно, могло. А „Портрет“ Эль Греко тем временем...»
— Следовательно, вы утверждаете, что не знаете, где живет Прусь, и никогда не были у него дома?
— Это истинная правда! — Семенишин приложил обе ладони к груди.
"Если его отпечатки пальцев не идентичны отпечаткам на стакане с недопитым портвейном... подумал Козюренко. — Прямых доказательств пока что нет.
Конечно, если не найдем тут картину. Итак, обыск..."
Вышел с Владовым в коридор, приказал вызвать оперативную группу и попросил взять у прокурора постановление на обыск. Вернувшись, спросил у Семенишина:
— Насколько мне известно, Прусь не очень щедрый человек и никому денег не одалживает... — Он сознательно говорил о покойнике как о живом, надеясь, что Семенишин как-то прореагирует на это. Но тот сидел потупившись. — Почему же он отдал вам всю зарплату и еще пообещал полтысячи?
Семенишин поднял голову, и Козюренко заметил, как забегали у него глаза.
— Почему? — настаивал следователь.
Семенишин потер свои сморщенные щеки кончиками пальцев. Он явно колебался.
— Пожалуйста, не скрывайте от нас ничего, — посоветовал Роман Панасович.
— Прусь был у меня, так сказать, в долгу, — нерешительно, запинаясь, начал Семенишин. — Уже давно, со времен войны, когда вместе партизанили. Я никому не рассказывал, так? Потому как и сам тут не оченьто... — покачал головой и продолжал твердо, как человек, сделавший первый шаг и терять которому уже нечего. — Когда-то я видел, как Прусь снял обручальное кольцо с пальца мертвой женщины, так? Он заметил, что я смотрю. Испугался. Да и было чего. Если бы наш командир Войтюк прознал про это, худо бы Прусю пришлось. Ну, начал умолять, так? Мол, черт попутал.
Я говорю: «Выбрось кольцо!» Он и выбросил. Потом обещал: «Я тебе всю жизнь буду благодарен, что понадобится, рассчитывай на меня». А тут очередь на машину, я и вспомнил, так?
Но ведь это могло выглядеть как шантаж...