— Мама! — Я поворачиваюсь к ней. — Прошу тебя, не говори больше!
Она умолкает и перетирает чашки на столе, где стоит термос с морковным чаем, от которого меня уже мутит.
— Там была драка? — через какое-то время спрашивает она меня.
— Нет. Только перебранка.
— Ужинать! — сухо приглашает она.
Сполоснув руки, я сажусь за стол, думая, что со Славиком пора поговорить. И зачем он все это делает?
Весь длинный школьный день я провожу в каком-то полусне: все время думаю об отце. Сидя за партой и изображая на лице внимание и даже отвечая на вопросы учителей, я думаю только о том времени, когда он был с нами. Я вспоминаю его строгое, красивое лицо, его умелые, сильные руки, его картины, которые он рисовал при мне, а я, стоя за его спиной, затаив дыхание, смотрел на полотно, где на яркой зеленой траве лежали коровы, а дальше, за рекой Истрой, из-за пышных кустов белели башни монастыря…
— Ты помнишь? — спрашивал отец.
— Да… — отвечал я.
— Так что это?
— Новый Иирусалим!
— Повтори.
— Новый И…ерусалим!
— Правильно. А теперь мы сделаем блик! — И он осторожно и быстро мешает красочки на легкой палитре красного дерева.
— Ах!
Отец смеется — и загорелась главка собора ярким золотом, и от этого вся картина стала ярче и светлее.
— А теперь, — говорит отец, — мы пойдем развлекаться! После работы художник должен развлечься, иначе на следующий день он будет плохо работать. Как ты думаешь, покупка конфет — это развлечение?
— Да!
— И я того же мнения. Одевайся.
И вот мы уже на улице. Все с нашего двора кланяются ему. «Еще бы, — думаю я, — ведь он художник! Художник театра Халатова!»
Мы идем в магазин.
— Этих! — показывает отец. И продавщица сыплет в синий пакет конфеты «Урожай». — И этих! — Она сыплет «А ну-ка, отними!» в этот же пакет. — И этих!
И она сыплет, и сыплет… Я волнуюсь. Боюсь, что у отца не хватит денег. Хочу его спросить, но не решаюсь. Наконец он расплачивается, и я облегченно вздыхаю Что с тобой?
— Я боялся… что у тебя не хватит денег.
Весело и громко смеется отец; дома, после долгой прогулки, он предлагает мне, делая заговорщицкие глаза:
— Давай эти конфеты положим маме в письменный стол! На ее научные работы!
— Давай!
И мы засыпаем ящик письменного стола конфетами.
Когда вечером при свете красивой лампы мы сидим за столом, отец говорит вслух:
— Что-то хочется конфет!
— Магазин закрыт, — сообщает мама.
— А в твоем столе не завалялась ли хоть одна конфета?
— Нет, — уверенно говорит мама. — Я никогда их там не держу. Там же мои бумаги! — И она весело смеется. Смеемся и мы.
— А все-таки посмотри!
Она встает, идет в свою комнату, зажигает свет, выдвигает ящик стола… ахает! А мы смеемся еще громче, и я чувствую себя самым счастливым!
…Бессмысленно я смотрю на доску, где нарисована сложная система кружков, соединенных между собой. Ее рисует Чернетич. Я вспоминаю тот день, когда в последний раз видел отца…
Он стоит посредине нашей большой комнаты, засыпанной лежащими на полу письмами и бумагами. Я смотрю на него, на маму, на красноармейцев, на плачущую бабушку. Вот отец обнимает и целует маму, потом бабушку. На минуту он поднимает меня на руки.
— Помни: ты теперь старший! Старший мужчина в семье! Прощай! — И он целует меня.
— …что это? — злобно спрашивает меня Говорящая Машина.
Я встаю как в тумане, вижу ее взгляд, с ненавистью устремленный на меня. На доске, у которой стоит Чернетич, нарисована цепь кружков. В самом первом — какая-то загогулина, дальше — змеи, черепахи, птицы, наконец обезьяна и рядом с нею — человек.
— Это цепь эволюции человека, который произошел от обезьяны.
— Дальше.
— По ней мы можем видеть, как от простейших организмов посредством эволюции произошел человек.
— Но почему это случилось?!
Я молчу.
— Потому, — шепчет Славик сзади, — что обезьяна все-таки встала… с четверенек на две ноги.
Я повторяю.
— Садись! Двойка! Не она встала, человек встал! Запомни!
— Славик, — говорю я на перемене, — спасибо за подсказку, но… надо поговорить!
— Что тебе?
— Так, ничего. Может, выйдем?
Одна его улыбочка чего стоит… Чернетич смотрит на нас, и мы выходим в коридор.
— Ну?
В коридоре холодно. Несколько наших ребят, сидя у батареи, рассматривают какую-то книгу.
— Слушай, Славик, почему ты за мной следишь?.
— Сдался ты мне! — Он дергает плечом и делает шаг в сторону.