— Ты покажешь мне сегодня звезды? — спрашивает он.
— Покажу.
— А они всегда будут гореть?
— Да, они будут гореть так долго, что можно сказать — всегда.
— И они всегда на одном месте?
— Да… Они занимают одно и то же место… и вращаются все вместе, со всей небесной сферой.
И он, вздохнув, смотрит на звезды, а я целую его в макушку.
— Чего ты?
— Я люблю тебя, милый!
XXIV
Поздний вечер. При свете коптилки, освещающей наш большой стол, мы все сидим за ужином. Чайник, пуская клубы пара, стоит на подоконнике. На столе лежит розовая немецкая колбаса, сало и хлеб. Все нарезано тонкими ломтями и красиво разложено на наших старинных тарелках. Бутылка французского вина из запасов дяди Васи тоже стоит на столе, и он наливает всем и даже брату. Но ему совсем немного.
— Ну вот! — говорит дядя Вася. — Мы прощаемся. Я желаю вам всего доброго и хорошего. И помните: победа не за горами! За Сталина! За Родину! За победу.
И мы поднимаем тонкие бокалы. В них, отсвечивая прекрасным гранатовым цветом, искрится настоящее вино. Мы выпиваем, и брат, облизывая губы, говорит:
— Очень вкусно! И что же, французы все время пьют такое?
Но ему никто не отвечает, и он, надувшись, замолкает.
— Дорогой Вася! — говорит мама. — Мы очень рады, что ты приехал к нам! Мы ожили с тобой и с сержантом Митрофановым! — Она поворачивается и делает поклон в сторону Митрофанова. — Больше всего на свете мы желаем, чтобы вы были живы и здоровы! Мы благодарим вас и пьем за наших защитников!
Мы снова поднимаем бокалы. И, глядя на свет коптилки через темное вино, я снова думаю о своем решении, и оно мне кажется единственно верным! Разве мой прадед поступил бы иначе? И мой дед, уверен, поступил бы так же, мой дед, участвовавший в турецкой кампании вместе с бабушкой, которой в то время было девятнадцать лет… И отец, воевавший в первую мировую войну… Все, я думаю, в нашей семье поступили бы только так!
И я вспоминаю слова Аркадия Аркадьевича тогда, в сорок первом году. «Кто же защитит нас?» — спросил я его. И он ответил: «Все мужчины и даже женщины нашей страны, все, кто может носить оружие!»
И я выпиваю свое вино.
— Пусть скорее кончится эта проклятая война! — говорит мама.
— А знаешь ли ты, — обращается к ней дядя Вася, — что для многих она останется лучшим временем их жизни?
К моему удивлению, я понимаю его слова.
— Кошмар! — говорит мама.
Потом мы пьем чай и едим бутерброды с колбасой и салом. И когда мы заканчиваем ужин и мама убирает со стола, гасит коптилку и шире раскрывает окна — благоухание липы наполняет нашу комнату.
Я возвращаюсь из школы. Брат разглядывает компас.
— Дядя Вася отправился в госпиталь? — спрашиваю я.
— Да, уехал.
— А Митрофанов?
— Ушел за билетом. А Дуся все ходит и ходит… То по коридору, то по кухне.
— Сказано тебе: это не твое дело!
Он обиженно умолкает, но долго выдержать не может:
— А дядя Вася сказал, чтобы ты приходил к нему в госпиталь и еще сказал, чтобы я передал тебе… чтобы ты лучше учился и стал бы художником… как отец, — тихо заканчивает он.
Брат нагнул свою большую голову, стараясь не заплакать, над компасом.
Вскоре приходит Митрофанов, и мы собираем его вещи. Он, выманив меня в кухню, сует мне в руки тяжелый сверток в платке.
— Потом развернешь, — шепчет он, — а пока спрячь!
И я понимаю, что это его знаменитый альбом с открытками…
Проводив его к поезду, я снова утыкаюсь в учебники, с ужасом думая о предстоящих экзаменах. Но ученье не идет мне на ум…
— А когда у тебя будут экзамены? — спрашивает брат.
— Скоро…
— А ты сдашь?
— Хочу.
— А у меня пропал год! Значит, я второгодник? — Брат с надеждой смотрит на меня.
— Нет, ты просто болел и не мог учиться.
— Как раненые в госпитале, о которых ты рассказывал, да?
— Да, как они. А теперь не мешай мне!
— Не буду… Но ведь это — не главное… твое или мое учение.
— Почему же?
— Потому что главное — что мы остались живы!
— Да… ты прав.
А потом дни бегут вереницей, я сижу и сижу за учебниками, и зубрю, зубрю… И думаю о маме, о брате…
Может быть, все-таки намекнуть ей о моем решении? А может, просто рассказать? Нет, все бесполезно! Я знаю заранее, она ответит что-нибудь вроде: «Ну что ж! Я думаю, твой долг учиться! Но, пожалуйста, воюй! Стреляй! Бросай бомбы! Посылай торпеды! Но, пожалуйста, запомни! Без меня никуда ни шагу!» Да, так она и скажет. Или что-нибудь вроде этого… Ведь я — несовершеннолетний…