XXV
И вот начинаются экзамены. Постоянно ощущая в желудке какое-то неприятное чувство пустоты, я хожу сдавать их, и происходит чудо! Я не проваливаю пока ни одного! И это меня вдохновляет, потому что я знаю: в школу юнг берут после восьмого класса.
За эти дни мы все вытянулись и похудели. Оказалось, что это еще возможно! Наши учителя жалеют нас: они будто и не замечают ни шпаргалок, ни подсказок. Иногда за экзаменационным столом в мятом пиджаке и в такой же мятой, но белой рубашке с галстуком сидит директор. Он задает самые пустяковые вопросы, радуясь правильным ответам. Но чаще молчит. И я замечаю, что он любит смотреть в открытые окна на купола церкви, кое-где просвечивающие золотом сквозь смытую дождями зеленую маскировочную краску.
Вот и сейчас, оторвав взгляд от экзаменационного стола, он наблюдает, как, делая громадные круги, то поднимаясь высоко в небо, то опускаясь до самых крыш, пронзительно крича, летают стрижи.
— …Ну, так что же показал Тургенев в крепостном крестьянине? — спрашивает у Славика Изъявительное Наклонение.
— В крепостном крестьянине, — уверенно отвечает Славик, — Тургенев показал человека, который, так же, как и все люди, достоин иметь человеческие права. Михаил Иванович Калинин!
Наклонение в полном восторге! Он смотрит на Славика, как на чудо, подымает руки и делает ими движение, которое более подошло бы балерине. Инспектор, сидящий рядом с ним, тоже восторженно смотрит на Славика и громко хлопает в ладоши.
— Удивительно! Исключительные знания! — говорит инспектор и в знак уважения к знаниям Славика наклоняет голову несколько набок. — Владимир Аверьянович, поздравляю!
— Это не мне, — равнодушно замечает директор. — Все эти поздравления заслужил Сигизмунд Феликсович.
Наклонение, сияя от восторга, встает и почтительно пожимает протянутую ему инспектором руку.
— Исключительные знания! — повторяет инспектор. — И так современно! Похвально, похвально!
— К тому же он — общественник! — замечает Наклонение.
— Трижды похвально! — поет инспектор.
Онжерече, склоняясь к тетради, куда она что-то записывает, говорит Славику:
— Садись! — Но в ее голосе не слышно ни восторга, ни восхищения.
Славик садится, и экзамен продолжается.
— Я сдал? — шепчет он мне.
— Еще бы! — отвечаю я и иду к столу.
Учителя смотрят на меня, только директор по-прежнему следит за полетом стрижей и не обращает на меня внимания.
— Прочитай нам свои вопросы, — ласково просит инспектор.
И я читаю:
«Как объяснить слова Карла Маркса о „Слове“: „Смысл поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед самым нашествием монголов?
Какие факты из комедии Фонвизина „Недоросль“ говорят о деспотизме, жестокости, грубости и невежестве Простаковой?
Почему Белинского называли „неистовым Виссарионом“?“»
Я отвечаю на все эти вопросы как будто со сна и время от времени ловлю себя на мысли, что хочу понять, о чем думает наш директор, все так же глядящий в окно…
— Ты очень рассеян, — говорит Онжерече, — но отвечал неплохо. Садись!
После экзамена, когда мы ждем выхода учителей из класса, стоя в коридоре и прислушиваясь к гулу голосов там, за дверью, я все время думаю: что же будет с моей мамой, если я останусь на второй год, и что будет с моими планами?
И вдруг мы даже вздрагиваем.
— Нет! Нет! Нет!!! — орет директор. — Нет!!! — И знакомый удар по столу кулаком говорит о том, что спор закончен и… что сила у нашего директора еще есть! — Все перейдут в следующий класс! Я сказал — все!!! — И снова торжественный и мощный удар — бум-м!
«Милый!» — думаю я. Затаив дыхание, мы слушаем, прильнув к дверям.
— Но почему? — тонким и нерешительным голосом спрашивает кто-то.
— Как?! — снова орет директор. — Вы еще не поняли?! Нет?! Вы где живете?!
— Ух! — вздыхает Славик. — Давно он так не орал.
— Где? Ответьте! Вы что — с ума посходили?! Вы что — оглохли?! — Снова удар. — Вы что — забыли эту зиму?! Они выжили! Они ходили в школу!
— А молодец наш директор! — говорит серьезно кто-то из ребят.
Скрип стульев и наступившая тишина заставляют нас отпрянуть от дверей. Толкнув их так, что одна из половинок ударяется в стену, вытирая пот со лба и высоко вскидывая протез, обутый в старый ботинок с развязанным шнурком, застегивая мятый пиджак, не глядя по сторонам, первым появляется директор. За ним в полном молчании смирно идут учителя вместе с инспектором. Внезапно директор оборачивается.