На Орловско-Курском направлении противнику ценой больших потерь удалось незначительно продвинуться на отдельных участках.
По неполном данным, нашими войсками на Орловско-Курском и Белгородском направлениях за день боев подбито и уничтожено 433 немецких танка».
— Это началось самое решающее сражение, от которого зависит наша судьба и судьба нашей страны!
Нагнув голову, он смотрит в землю и палкой ковыряет торчащие оттуда кусочки металла.
— Почему вы так думаете?
— Сейчас лето. И именно за летнюю кампанию этого года немцы собирались сделать все.
— Что именно — все?
— То, что им не удалось ранее: захватить Москву и перевешать нас всех!
Я, вздрогнув, смотрю на спокойно сидящего Аркадия Аркадьевича. А он продолжает, глядя по-прежнему в землю:
— Никогда не жалел так сильно, как сейчас, что я стар! Больше всего я мечтал бы быть сейчас там… в армии!
— А почему вы считаете, что именно это — решающее сражение?
— А вы представляете себе, что такое — подбить за день четыреста тридцать три танка?! Вы помните снимки трофейного вооружения? Помните «тигров» и «пантер», «фердинандов»? Неужели вы думаете, что немцы сделали их «так просто»? Все они сейчас там!
Страшная тоска сдавливает мне сердце.
— Мой дядя — танкист… И его ординарец… Они скоро должны быть там, на фронте.
Аркадий Аркадьевич смотрит на меня, потом снова опускает голову.
— Счастливые! — И, помолчав, спрашивает: — Да, кстати, вы не знаете, кто такой Орлеанский?
— Как же, знаю, это директор магазина «Фрукты-овощи». А что?
— Он приходил ко мне, желая купить все: картины, книги… Но больше всего ему хотелось заполучить серебряные трубы.
— Он и к нам приходил.
— Это — хороший признак. Когда такие люди покупают громоздкие вещи, а не камушки и золото, они чуют: победа не за горами! У них чутье лучше, чем у нас.
— Но зачем им это?
— Для них это, в первую очередь, — материальные ценности. Они знают, что рано или поздно все это будет дорого стоить, а сейчас… — Аркадий Аркадьевич машет рукой. — Он скупит за бесценок целый музей в нашем районе. Знаете, что он уже купил?
— Нет.
— Шпагу Барклая-де-Толли!
— У кого же?
— У тех, кому она принадлежала! А что он хотел купить у вас?
— Очень ему хотелось получить письма Кутузова… Ну а потом и все остальное.
— И что же?
— Нет, он ничего не получил, — коротко отвечаю я. — Вы знаете, мне сказали, что он внес в Фонд победы пятьдесят тысяч рублей! — Я внимательно смотрю на Аркадия Аркадьевича, но он на это никак не реагирует, а потом спрашивает:
— Ну а эта ваша ужасная дама? Ничего не внесла?
— Нет… И почему «моя»?
— Ну не только ваша, но и моя… наша! Она ведь была тем человеком, который больше всего распоряжался здесь. Где она?
— Никто не знает… Исчезла.
— Исчезла… исчезла, разграбив все, изгадив жизнь, как это только было возможно, разломав все, что могла разломать! Исчезла! — И он добавляет: — Ну, до свидания! И желаю вам дожить до исчезновения остальных, таких же, как она! Интересно, много ли останется ценностей в нашей стране, когда в ней исчезнет последняя Нюрка?! — Он протягивает мне руку и уходит, прихрамывая.
«Какой смелый! — думаю я. — И неужели то, что он сказал, когда-нибудь сбудется?»
Из нашего дома выходит Дуся. Одетая в новое пальто, подаренное Джевадом Гасановичем, в новых перчатках, с новой сумочкой под мышкой, она щурится от яркого солнца. Как она бледна! Безмолвно вытянув шеи, напоминая доисторических животных, застыли на скамейке старухи.
Она здоровается с ними, неуверенными шагами спускается с крыльца, и их головы поворачиваются вслед за ней.
— Ты не проводишь меня? — нерешительно спрашивает она.
— Да, конечно.
Она берет меня под руку и, когда мы проходим двор, говорит:
— Никогда, некогда не думала, что вы такие! Вы ведь ни слова не сказали никому… тогда…
— Но ведь вы просили об этом.
— Просила! — фыркает она. — Любая из моих подруг, если бы и не продала, разболтала бы повсюду! Нет, скажи честно, вы что-то от Джевада Гасановича получили? Или он обещал вам?
Я вырываю свою руку.
— Вы что?! С ума сошли?! Ничего он нам не давал и не обещал!
— Вот оно что… — Она останавливается и крутит пальцем у виска. — Вот почему вы так живете… Нет! Я хочу вам помочь! — решительно говорит она. — Одного моего слова достаточно, и Джевад Гасанович устроит твою маму так… ну, в орсе или райпищеторге, — что вы заживете припеваючи!