Мама укоризненно смотрит на меня.
— Зачем? — брат широко открывает глаза.
— Чтобы доносить Нюрке.
— Прекрати! — взрывается мама. — Прекрати немедленно! Не все подслушивают! Не все — Нюрки! Мир полон хороших людей, иначе мы давно бы погибли! Я хочу, чтобы вы оба это поняли!
Она дрожит от негодования, и я умолкаю. Но через какое-то время, не выдержав, спрашиваю:
— Мама! Скажи мне…
И что-то в моем голосе заставляет ее внимательно посмотреть на меня.
— Ну, говори.
— Скажи мне, мы будем жить лучше?
— Да! Но прежде мы должны победить. И потом… позднее, ты поймешь, что мы жили не так уж плохо.
Она уходит к себе, а меня, как это часто теперь бывает, волны медленно начинают поднимать высоко вверх. Я боюсь столкнуться с потолком, но он при моем приближении тоже поднимается, и я вижу, что он расписан: прекрасные девушки в тонких прозрачных хитонах, взявшись за руки, кружатся в хороводе, разбрасывая цветы. Одна из них кидает букет полевых цветов мне! Васильки, ромашки, полевая рябинка — ее букет для меня!
— Ты рад, — тихо спрашивает она, — что увидел нас?
— Я счастлив, — шепчу я.
— Ты не знаешь моего имени?
— Нет…
— Мое имя — Муза!
— Спасибо!
— Тихо, тише! Еще не время… но оно придет, и ты поймешь, как прекрасна жизнь и творчество, даже тогда, когда…
И она тает, тает в воздухе… И последнее, что я вижу перед забытьем — ее темные большие глаза, оттененные длинными ресницами, и палец, прижатый к губам…
XVI
Он сидит напротив меня. На нем пальто с барашковым воротником, руки в перчатках. Он держит сверток и папаху.
— Вот как вы живете, — произносит он, не сводя глаз со старинного французского пейзажа. На фоне синих гор, освещенных заходящим солнцем, купы деревьев, которые красиво рисуются на вечернем небе; по дороге идет старушка, неся за спиной вязанку хвороста.
— Какой покой! — говорит Аркадий Аркадьевич со вздохом. — Наверное, я хотел бы там жить! — И он улыбается. — Я принес вам подарок. — Он разворачивает газету и подает мне книгу.
— Иван Евдокимов, — читаю я. — «Левитан»!
— Спасибо!
— Читайте ее. — Он опять улыбается. — Это прекрасная книга! Сейчас именно такое время, когда вам надо читать подобные книги. И вот еще… — И он подает мне, извлекая из кармана, банку сгущенного молока!
Я краснею, а у брата округляются глаза.
— Нет, — качаю я головой, — спасибо. Мы не можем принять такой подарок… в это время.
— Сейчас именно такое время, когда нужно, если можешь, дарить такие подарки.
— Но это слишком…
— Нет! — решительно прерывает он меня. — Я получаю литерную карточку.
Брат шумно вздыхает, не сводя с него глаз, и Аркадий Аркадьевич ставит банку на стол.
— Вы же носили Маргарите Николаевне то, что могли. Друзья должны помогать друг другу. Без этого дружба слабеет… Дружба — не разговоры в свободное время, дружба — это помощь и сочувствие! И, пожалуйста, ложитесь.
Я опять ложусь.
— Аркадий Аркадьевич! Скажите, кто изображен на потолке вашего дома?
— Возможно, это Муза. А что?
— Она прекрасна!
— Да, она прекрасна. И счастлив тот, у кого она стоит за спиной.
— Почему?
— Потому что она дарит вдохновение тем, кто слушает ее таинственный голос. Она делает из обычного человека художника. Впрочем, нет! Я не прав. Из обычного человека художника не выйдет. Для этого человек должен быть не таким, как все.
— Каким же?
— Он должен любить прекрасное и видеть жизнь такой, какой она открывается мудрецам. Он должен любить искусство, как саму жизнь! И должен уметь найти в ней то, что видит только он, и показать это всем. Он должен любить свою работу больше всего на свете и жить особенным образом.
— Как?
— Всякое же ныне житейское презрев попечение!
— Это молитва?
— Да… Из нашей службы… И обо всем этом написано здесь. — Он показывает на стол, где рядом с банкой молока лежит книга.
— Холодно, — замечает он через некоторое время. — А у вас совсем нет икон?
— Да. Мы безбожники.
Он смотрит на стеллажи.
— Какие прекрасные книги! Кто же собирал их?
— Мой отец, и мама, и еще дед, и, возможно, прадед.
— Плутарх, Платон, Сенека, Подмосковные… Вы разрешите?
— Пожалуйста.
Он берет книгу с полки и смотрит, надев очки и листая одну страницу за другой.
— Аркадий Аркадьевич! А у вас… у вашей семьи был дом в деревне?
— Да! — сухо и быстро отвечает он и ставит книгу обратно. И я понимаю, что он не хочет говорить на эту тему. — Мне пора. Был бы рад познакомиться с вашей мамой.