— Какие идеи о том, что при тебе будет?
Уайтфилд довольно улыбнулся.
— Ну, во всяком случае, мне было сказано, что штука в обращении очень удобная, компактная, легкая и весьма ценная для важных людей.
— Мы живем в демократическом обществе, Боб, помнишь? Каждый человек важен.
Уайтфилд снова улыбнулся, затем поднялся из кресла, давая понять, что встреча закончена.
— Но некоторые все же важнее остальных, Ти-Кей. Намного важнее.
Кесария
Апрель 26 года н. э.
Первые люди появились на горизонте сразу после восхода солнца. Все утро они двигались по пыльной дороге из Иерусалима в Кесарию, вытянувшись длинной неровной цепочкой. Это были не воины: пришли евреи без оружия. Они носили грязно-белые халаты и одеяла через плечо, рядом с одеялом свисал на веревке сосуд из тыквы, по-видимому наполненный водой. Вот и все снаряжение, и за ними, похоже, никаких припасов не везли. Поначалу казалось, что евреи направляются прямо к городским воротам, но они вдруг резко свернули и зашагали вдоль стены, прямо туда, где находился дворец наместника и его супруги. Даже прибыв на место, они продолжали притопывать ногами. К ним присоединялись сотни и тысячи. Все напевно выкрикивали слова на каком-то непонятном Прокуле языке.
— Что они хотят, госпожа? — спросил девичий голосок. Прокула обернулась и увидела одну из наложниц мужа, четырнадцатилетнюю рабыню из Египта, которая, явно нервничая, смотрела в окно на бородатых мужчин.
— Тебе нечего бояться, дитя мое, — мягко ответила Прокула. — У них нет оружия.
В тот вечер за трапезой Пилат принимал послов Ирода Антипы. Они просили наместника почтить своим присутствием в Перее их правителя, который собирался отпраздновать шестидесятилетие. Послы находились в городе вот уже несколько дней, но только сегодня Пилат согласился их принять. Ему совершенно не хотелось посещать Антипу — тот должен первым нанести ему визит. Впрочем, все обстояло не так просто: отцом Антипы был Ирод Великий, водивший дружбу с самим Августом, к тому же ходили слухи, что в прошлом году сын его навещал Тиберия и пробыл в гостях несколько дней. Антипа не подчинялся наместнику Иудеи, но, разумеется, сам Пилат не отчитывался тетрарху в своих действиях. Они были равны, только один являлся солдатом на службе римского императора, а другой — наследным принцем и его союзником.
Пилат отдал должное вину и становился все веселее, хотя до сих пор так и не решил предпринять путешествие в Перею. Послы, не желая возвращаться к Антигге с отказом, осторожно обходили появление десяти тысяч евреев, разбивших лагерь прямо у городских стен, и говорили о прелестях жизни, которыми славился Восток. Упомянули и о том, как спокойно в городе Тивериаде: ни единого случая волнений или возмущений среди местного населения. Намек был прозрачен и ясен: Антипа знал, как обходиться с евреями, а потому может сослужить хорошую службу и стать верным другом и помощником нового, еще неопытного римского наместника.
Пилат проигнорировал эти намеки и ответил вопросом, на который уже знал ответ:
— Вероятно, отсутствие достаточного количества евреев в городе объясняется тем, что построен он был на месте иудейского кладбища?
В этом крылось завуалированное оскорбление, и в ответ главный посланник тоже решил показать зубы.
— Многие вещи оскорбляют наиболее правоверных из них. Порой даже такие с виду незначительные мелочи, как маленькая бронзовая голова.
Пилат небрежно пожал массивными плечами.
— По моему опыту, люди ко всему привыкают. Причем не только евреи! Я сам, проснувшись сегодня утром, вдруг обнаружил, что город мой осажден двумя легионами мужчин, явившихся сюда без припасов и оружия. Видно, решили победить меня, вознося молитвы своему богу.
— Будете говорить с ними, наместник? — спросил один из послов; в голосе звучало неподдельное любопытство.
— Даже не собираюсь. Я лучше подожду, когда их бог заговорит со мной!
Один из послов рассмеялся.
— Что же он должен сказать вам, чтобы вы изменили это свое решение?
Настал черед Пилата смеяться.
Думаю, что кроме землетрясения или молний нечего и ожидать.
— Долго им все равно не протянуть, — заметил один из гостей. — Ни еды, ничего, это просто невозможно.
— А вот я не уверен, — возразил ему другой. — Они самые настоящие фанатики, эти евреи из Иерусалима.
— Пусть себе молятся до тех пор, пока голоса их не станут песком, злобно заметил Пилат. — Императорский штандарт, который я водрузил на прошлой неделе, останется в Иерусалиме, пока жив Тиберий. Может, это не по нраву их пустынному богу, зато это нравится мне!