Зигурд вручил Себастьяну увесистый кошелек.
— Здесь немного денег. По дороге будет постоялый двор, переночуете там. Скажете хозяину, что вас прислал я — он сделает вам скидку. Завтра к полудню уже будете на месте.
Юноша протянул хейдеронцу ладонь.
— Спасибо за все, друг.
Секунду поколебавшись, Зигурд крепко пожал его руку.
— Прощайте, — он бросил долгий взгляд на Доминику и добавил. — Береги ее!
34. Дюбон
Себастьян и Доминика прибыли в столицу Мергании к полудню следующего дня. Они миновали обширное предместье, въехали через южные городские ворота и поскакали по булыжной мостовой, с трудом лавируя среди карет, экипажей и груженых телег, сплошным потоком едущих им навстречу. С обеих сторон дороги тянулись однообразные ряды узких почерневших домов с заостренными крышами, а по тротуарам струилась многолюдная толпа.
Воздух был наполнен едким дымом из печных труб, кузниц и литейных цехов, и Доминика невольно поморщилась. Она не любила этот город, он казался ей суетливым и бездушным. Здесь не было той размеренности и неспешности, к которой она привыкла в Форталезе. Здесь все куда-то спешили и злились от того, что не успевают.
В этом городе было слишком много людей. Из окрестных деревень сюда стекался всякий сброд — беспутные дворянские сынки, разорившиеся крестьяне, иностранцы, беженцы, и авантюристы всех мастей. Все рвались в Дюбон в поисках лучшей жизни — и почти все оказывались на ее дне, вынужденные ютиться в тесной каморке в одном из серых домов и вкалывать с утра до ночи за гроши на какой-нибудь мануфактуре.
Спустя какое-то время кузены пересекли каменный мост через широкую мутную реку и въехали на главную улицу, утопавшую в зелени цветущих каштанов. Воздух здесь был гораздо чище, чем на рабочих окраинах, и Доминика с удовольствием вдохнула ароматы цветов и свежей выпечки. В начале лета центр Дюбона был довольно красив, но его пастельная красота казалась Доминике блеклой по сравнению с солнечными городами Ангалонии. В Дюбоне ей не хватало ярких красок, буйной растительности и южного легкомыслия.
На первых этажах располагались дорогие магазины и модные ателье, и взгляд Доминики невольно скользил по их причудливо оформленным витринам. Нарядная публика неспешно прогуливалась по широкому бульвару, а между ними проворно сновали цветочницы с тяжелыми корзинами в руках. В многочисленных ларьках продавали сладости и сувениры, и размеренный гомон толпы время от времени прорезался громкими выкриками торговцев и зазывал.
На одном из богато украшенных фасадов красовалась вывеска «Отель «Франциск I». Себастьян натянул поводья и повернулся к Доминике.
— Милая, как ты смотришь на то, чтобы остановиться в этом отеле? — поинтересовался он.
Ее взгляд скользнул по вычурной лепнине, высоким окнам и кованым ажурным балконам.
— А не дороговато ли? Нам денег-то хватит?
— Мне до смерти надоели дешевые трактиры и ночлег в палатке! — пожаловался Себастьян. — Хочется хоть раз наконец-то выспаться в нормальной постели!
— Как знаешь, — равнодушно бросила Доминика.
Ей было все равно. Что толку от всей этой роскоши, если ее сердце навсегда осталось в Хейдеронских горах?
Она вприпрыжку сбегает по ступеням. Ярко светит солнце, под ногами шуршит гравий. Издалека она замечает серо-голубой мундир.
Это он!
Она бросается к нему, он тянет к ней руки. Она падает в его объятия, он жарко целует ее.
Счастье. Безграничное счастье наполняет ей душу.
Доминика открыла глаза и уставилась на витиеватую лепнину высокого потолка. Комнату заливал яркий свет, пробиваясь сквозь тонкие занавески на огромном окне. По ее щекам побежали горячие слезы. Это был всего лишь сон, а на самом деле она больше никогда его не увидит!
Доминика схватила с прикроватной тумбы блокнот плотной бумаги и карандаш с золоченой монограммой отеля и принялась лихорадочно рисовать. Рисовать его. Рисовать таким, каким он запомнился ей навсегда.
Тонкими линиями она набросала овал лица и наметила основные черты. Тщательно вывела густые брови, нарисовала глаза. Светлые, как небо, прозрачные, как горный хрусталь. Вспомнила, как тонула в этих глазах, как была не в силах в них насмотреться, как их взгляд обжигал ее, пронзая до самого сердца.