Фил решил позвонить Виктории и умять это недоразумение, пока ещё не поздно. Он прошмыгнул ближайший таксофон и быстро набрал номер.
– Алло. – сорвалось на том конце.
– Здравствуй, Викки. – Филл сдерживал свой нарастающий гнев всеми возможными силами. – Это Филипп.
– Привет, Филипп! – обрадовался голос. – Ты свободен? Давай сегодня встретимся. Я очень скучала. – она говорила так, будто бы ничего не произошло и её фото не напечатано тиражом 200 000 экземпляров.
– Очень хочу встретиться с тобой, Викки. – он набрал воздуху и неслышно выдохнул. – Нам надо поговорить, срочно.
– Я буду сегодня вечером в университетском парке, у памятника, на скамейке. Жду с нетерпением. – она ворковала так назойливо, что Фил уже не мог это выслушивать.
– И я. – процедил он сквозь зубы, скрипя ими. – В семь. – он поспешно бросил трубку и ударил по стеклу кабинки, чем очень напугал стоящую на очереди молодую девушку. Она поменялась в лице и устремилась прочь. Фил стукнул ещё раз, зажав в кулаке весь свой гнев.
В полседьмого парк жил весенним вечером. Поэт, в его центральной части, величественно осматривал свои владения с личного высокого постамента. Его гранитные глаза многое повидали на своем веку: встречи, разрывы, ссоры, драки, клятвы… Он был стар и мудр, если конечно так можно выразиться о памятнике.
Фил Викторию заметил сразу и нехотя, но целенаправленно подошел к ней. Она сразу же заулыбалась и встала, но он жестом указал, что следует сесть.
– Привет! – она села, но радость её куда-то испарилась, когда журналист приблизился и сел рядом.
– Здравствуй. – лицо Фила напоминало лицо гранитного поэта. Он говорил коротко и отрывисто, стараясь не показывать свои эмоции. – Скажи, ты намеки понимаешь?
Виктория промолчала и испугано взглянула на него.
– Ладно, скажу прямо. – он поднял глаза к небу. – Я журналист. Если не хочешь, чтобы тебя преследовали неприятности, то я сегодня же напишу о тебе новую статью, где ты называешься своим настоящим именем и признаёшься во всём содеянном. – он перевел взгляд на Викторию. – Ну, ещё я сделаю пару фото, чтобы доказать, что нашел именно тебя, хотя и неизвестную.
Девушка немного взбодрилась.
– Мы оба понимаем, что этот цирк с твоей стороны, до добра не доведет. – добавил он и несколько раз щелкнул портативным фотоаппаратом. «Меня зовут Виктория Боуни. И я хочу признаться, что лгала. Очень сожалею о своем поведении прошлой ночью. У меня выдался паршивый вечер и мне было необходимо расслабиться. Отель только этого и ждал – за всё ведь уплачено. »
Далее следовала коротенькая статья с подробностями, вымышленными и правдивыми о невероятном путешествии Виктории по вечернему городу, о её знакомстве с таксистом, который и привез её в отель. Самочувствие девушки в номере, как она переживала за свою подругу, с которой снимала квартиру, что та не сможет справиться по хозяйству в её отсутствие… и так далее. Всё это конечно вышло скучно и банально, но тем не мнение – это напечатали и босс остался доволен.
Фил, после этого, Викторию не видел и не слышал, но избавиться от неё (как он считал) так и не удалось. Его жизнь в редакции пошла своим чередом. Позабыв про художника и про все те события, случившиеся почти в одни сутки, он спокойно себе разбирал мелкие проишествия и получал свою стабильную зарплату.
Но через полгода ему пришлось насовсем оставить свою службу печати. Как-то вечером, на той же площади, под деревцем, на скамеечке, повернутой в сторону тусклых фонарей, он вновь увидел её. Её черные глаза сверкнули и пригласили присесть рядом.
глава четвёртая
– Где она сейчас? – Алеся оторвалась от полупустой бутылки рома и обернулась.
Роджер был погружен в работу – четвертый час он вертелся у холста, заканчивая, начатую неделю назад, натуру. Но не смотря на это – он вопрос услышал.
– Откуда я знаю. Она может быть где угодно. – грустно ответил Роджер и безразлично бросил кисть, отвернувшись от своей картины, как будто она никогда его не интересовала.
– Но она – это одно из лучших событий в твоей жизни.
Роджер шумно вздрогнул и сел рядом с Алесей на пол. На ней были надеты шоколадного цвета юбка и васильковая рубашка, которая уже прилично измялась, а пара пуговиц и вовсе отсутствовали. Туфли валялись где-то в углу аудитории. Её шатало, но она неуязвимо силилась допить свой ром. Часть золотистой жидкости успела выплескаться на светлый дощатый пол и постепенно впитывалась в щели.