Получив хвалебное письмо Филиппова, Полонский не без некоторого смущения отвечал: «Статья моя, к сожалению, не вполне обстоятельна, написана сгоряча…» Сообщил, что недавно посетил его товарищ министра народного просвещения: «От последнего узнал я, что и министр граф Делянов читал ее и даже выразил желание разослать статью по учебным заведениям, если она будет издана в виде брошюры. Издать, конечно, не долго, да это и не будет дорого стоить, но… Тотчас же пойдет молва, что я писал по заказу, писал, чтоб угодить нашему правительству… Заподозрится искренность моих убеждений…»
В записной книжке на новый 1896 года Полонский отмечал:
«2 января. — Вечером был у меня А. Н. Майков. Говорил о том, что нет ни одного лица, способного быть министром народного просвещения… Поневоле Делянов держится еще на его министерском месте.
30 января, — …В синодальную типографию послан последний лист моих заметок о графе Л. Н. Толстом».
Все-таки, попечением Делянова, эти заметки вышли отдельной брошюрой. И разошлись в два дня.
В марте Полонскому прислал письмо издатель газеты «Новое время» Суворин:
«Яков Петрович,
я получил письмо от кн. Н. Голицына, который у Вас делал сообщение о положении ссыльных на пути в Сибирь. На этом вечере у Вас, по его словам, было положено обратиться ко мне с просьбой открыть подписку в пользу этих несчастных.
Так как кн. Голицын своего адреса не оставил, то не будете ли Вы так любезны передать ему, что я не могу открыть такой подписки без разрешения министра внутренних дел. Независимо от этого я считал бы такую попытку бесполезной демонстрацией, которая бы собрала очень мало. Что это за „всероссийская подписка“?
…Желаю Вам здоровья, милый поэт».
Едва переехав к лету на дачу (на берегу Финского залива, в Усть-Нарове), Полонский написал письмо Михаилу Петровичу Соловьеву, назначенному ныне начальником Главного управления по делам печати:
«В нашем с Вами последнем разговоре о цензуре нахожу для себя много поучительного. Но Ваш намек на то, что „Неделя“ доживает последние минуты, признаюсь, огорчил меня… В последнее время „Неделей“ был в особенности недоволен К. П. Победоносцев — и увы! по моей вине: я вырезывал и сам посылал ему статьи, где описывались недостойные священнического сана подвиги наших сельских попов.
Так, в прошлую зиму я послал ему статью о сельском священнике, который ругал крестьянскую девушку лет 12 за то, что она ходит в школу, а потом, в день пасхи, при всем народе, наплевал ей в лицо!
Константин Петрович отвечал мне, что так как статья подписана (одним из с. — петербургских профессоров, проводивших в деревне летние вакации), то он не оставит этого известия без расследования. И действительно, следствие было наряжено, и все оказалось правдой…
Но поверьте мне, что „Неделя“ и сотой доли не высказывала того, что было на самом деле…»
В начале июля пришло из Петербурга письмо от Майкова:
«Милейший друг Яков Петрович!
Пишу тебе спешно, потому что дело очень важное. Из Главного управления [по делам печати] выходит в отставку Еленев, член Совета, и Михаил Петрович Соловьев предложил уже и получил на то согласие министра (Горемыкина), выраженное им весьма к тебе сочувственно, назначить тебя на открывающуюся ваканцию… Жалованье будешь получать 4000 р. Нужно только твое согласие, которое ты и напиши поскорее».
«Первая мысль, которая пришла мне в голову, — рассказывал Полонский Поливанову, — это мысль ко дню нашей свадьбы (17 июля) порадовать жену мою добавкою оклада в 1500 рублей…» Ведь он получал до сих пор две с половиной тысячи в год.
«Я тотчас же по получении твоего письма, — сообщил он Майкову, — писал Мих. Пет. Соловьеву о своем согласии, но не поступил ли я опрометчиво? Совесть моя не совсем покойна — во-первых, потому, что я совсем не знаю, в чем именно заключаются обязанности члена Совета по делам печати. Буду ли я в силах исполнять их без всякого насилия над самим собой, над тем нравственно сложившимся во мне убеждением — бороться со злом явно и прямодушно, а не исподтишка — и в то же время снисходить ко всякого рода увлечениям и заблуждениям, ибо errare humanum est [человеку свойственно ошибаться]… Наконец, не припишут ли это мое повышение за приятельскую протекцию — и за мои домогательства…»
О сомнениях кандидата на вакантную должность Майков сообщил Соловьеву, и тот написал Полонскому: