Джон растерянно перевёл взгляд на блокнот, потом снова на сборник.
В его библиотеке давно не было новых вливаний, а поэзию он любил. Даже самому удивительно было, как можно получать столько удовольствия от того, что кто-то зарифмовал несколько строчек, но всё же… стихи влекли его.
Особенно хорошие. А судя по обложке, в этой книге были хорошие стихи.
В карманах куртки оказалась снова мелочь, снова автобусные билетики, снова коричневый катышек, который был брезгливо отброшен.
В фотоаппаратной сумке был… фотоаппарат. Хороший. Несмотря на явную небогатость Арсеня, у него был хороший фотоаппарат и хороший складной нож. Швейцарский. Против воли Джон начал проникаться уважением к этому человеку – Арсень явно знал, что ему важно, и не жалел на это денег, при этом не становясь транжирой.
Он понравится Тэн, – эта мысль вызвала лёгкую улыбку, – и… не вызовет презрения Райана, – эта мысль почти рассмешила.
Фотоаппарат, объективы для фотоаппарата – два, съёмная вспышка, несколько фильтров для защиты объектива и коррекции съёмки, бленда, салфетки, карандаш, содержащий кисть и насадку для удаления пятен с объектива, дополнительный аккумулятор для фотоаппарата… Перебрав содержимое, Джон удостоверился, что в этой сумке находилось всё исключительно для фотоаппарата. Этого всего было так много, что что-то лишнее попросту не поместилось бы.
Единственное – в плотный внутренний кармашек вместе с инструкцией был запихан студенческий билет, запихан настолько плотно, что чуть не порвался при вытаскивании. В нём обнаружился белый лист с каракулями на русском и рабочее удостоверение фотокорреспондента одного довольно известного лондонского искусствоведческого журнала.
Самое важное к самому важному, так? – усмехнулся Фолл про себя. Документы положил в карман штанов для дальнейшего рассмотрения, потом, когда будет пара лишних свободных часов. Стоило всё-таки навести справки.
Сумка была пристроена на верхней полке шкафа. Такими вещами не разбрасываются. Более того, Джон был уверен, что через пару месяцев отдаст её хозяину. Если сложившееся об Арсене мнение было верным, он это заслужит.
Джон потянулся и, пружинисто покачавшись на носках, встал с кровати. Силуэт птицы был перечеркан водяными дорожками – за этими рваными линиями уже почти не угадывались ни раскинутые крылья, ни вытянутая вперёд голова. Осталось лишь ощущение, что некогда тут было что-то нарисовано, что-то лёгкое и свободное.
Часы тиками отмеряли тягучее – в сумерках оно особенно растягивается – время.
Тик-так…
Тик…
Девять.
Джону оставалось совсем немного. В десять активизируются проходильщики, рвущиеся в ночной режим, топая потными от усердия пятками.
Он отправил в рот ещё один подтаявший батончик, последний, и вытер руки об истёртые занавески.
В десять на смену Джону придёт Кукловод, он будет смеяться из динамиков, язвить над «коварными планами» подпольщиков и мудрствованиями последователей… Особенно Алисы, сопящей под грузом собственной неотразимости.
А пока Джон Фолл хочет помыться.
Если ты приходишь в себя в таком состоянии, как будто вчера жестоко бухал…
Какое там.
Мутная картинка мира за попыткой открыть глаза. Голова болит просто страшно.
Арсений сел на кровати – широкой, двуспальной… рука привычно потянулась за фотоаппаратом, главное сокровище студента-бродяги родом из России. Рука нашарила несколько подушек и пустоту. Рука сжалась в кулак.
Взгляд жертвы головной боли упёрся в стену.
Что вообще…
И угораздило же его полезть фотографировать этот особняк в такую глушину, да ещё и через бетонный забор с колючей проволокой (в которую ещё и ветки бросать пришлось – а ну как под напряжением?). Ну да, ну да, заказ на фото особняков, три недели, коллаж и выпуск на носу. Этот домик был в списке последним. Окраина, захолустье, туман и грязюка.
Кто, кстати, сказал, что в Европе её меньше, чем в России?
Вид на особняк из близлежащих кустов был на самом деле неплох: строгий образчик викторианского стиля в обрамлении деревьев с густыми кронами, три этажа, ровная кладка, эркеры, балкон, покатая крыша с торчащими из неё каминными трубами, по краям – асимметричные шестигранные башни, крыши усижены воронами, резной флюгер, навевающий мысли о пражской готике… Вид немного портили заколоченные окна и общее впечатление давней заброшенности. Он уже начал прикидывать кадр, когда сзади послышалось вкрадчивое «а что это молодой человек тут забыл?» на чистейшем, без акцента, и… чем-то по кумполу. Но этого ж мало. Пока он не отрубился полностью, кто-то заботливо зажал нижнюю половину лица пропитанной хлороформом тряпкой. И вот теперь – незнакомая комната, картина на стене… как в насмешку – всё с тем же особняком, да ещё и фотоаппарат куда-то подевался.
Поняв, наконец, что вляпался в какую-то историю, Арсений судорожно потянулся за телефоном в карман куртки.
Ни куртки… ни кармана, соответственно. В карманах толстовки тоже пусто.
Какой нормальный маньяк оставит жертве телефон… Стоп. Маньяк. А не мой ли это знакомый с зонтиком?
Два года не решался, а тут...
На дне левого кармана, заместо проверенной в ста пятидесяти переделках «Nokia» – клочок бумаги. Кое-как развернув бумажку непослушными пальцами, разобрал два слова:
Найди кассету.
Больше ничего.
Медленно встать с кровати. В голове, судя по ощущениям, взорвалась мини-сверхновая. В глазах потемнело, пол повело в сторону. Удалось опереться на тумбочку и устоять, но зато он наступил кроссовкой в какую-то картонную хрень с большим бантом. Коробка глухо хрустнула, стенки проломились внутрь. Арсений с руганью отскочил в строну. Коробка оказалась подарочной упаковкой.
Черти бы вас трахали… Телефон бы… Или нет.
Он ухватился за спинку кровати.
А если бы и телефон – кому звонить? Не родственникам же в родную страну. И не Софи. Не хватало её впутывать… Или кому-то из случайных знакомых здесь? Нет, спасать непонятно откуда его никто не побежит. В лучшем случае примут звонок за розыгрыш. А Джейку... нечего волновать старика, у него и так жизнь нервная. До Кирилла не доберёшься, сменил номер.
Ощущая странную обречённость и вместе с тем облегчение, Арсений ещё раз оглядел комнату.
Ладно, играем по правилам. Посмотрим, что у нас… найти кассету.
На поиски много времени не ушло. Кассета обнаружилась рядом с небольшим портативным проигрывателем. На ней кривым англицким было накарябано «послушай».
Да вы с чувством юмора тут ребята, как погляжу. А что мне с ней ещё делать, жевать, что ли?..
Крышка кассетного гнезда чвакнула, захлопывая в своём нутре кассету. С нажатием «play» внутри что-то тяжко зашуршало, защёлкало и, наконец, выплеснуло в динамики низким, издевательски-вкрадчивым голосом:
«Здравствуй, Арсень. Меня зовут Кукловод…»
Паспорт мой стащил, скотина?!
«…я хочу сыграть с тобой в игру…»
Далее кратко шло пояснение, что он в этом самом особняке заперт, и что, ежели он желает отсюда выйти, придётся очень и очень постараться – проходить испытания в комнатах особняка. Потом неведомый Кукловод приказал найти в комнате каких-то там кукол. Кассета снова чвакнула, запись оборвалась. Арсений яростно потыкал кнопку перемотки, чтобы прослушать ещё раз, но тщетно: плёнка была пуста. Запись хитрым образом удалилась.
Некоторое время пришлось попрыгать по комнате в поисках упомянутых кукол – непонятные деревянные игрушки. Сваленные на мятое кроватное покрывало, они застыли маленькой изломанной горкой рук-ног-крыльев-тел.
Да я с ума схожу, – пронеслась острая мысль при взгляде на шарниры деревянных крыльев. – Собираю игрушки по приказу какого-то маньяка… И… и…
– Молодец, Арсень, – донеслось откуда-то с потолка.
Шальной взгляд, стремительно брошенный на застывший радиоприёмник, напрасен. Говорящая шкатулка немо разинула пасть кассетного люка, высунув язык стёртой кассеты.
– …ты удивлён, что магнитофон продолжает говорить, когда…