Врезаться в дверь.
Бронь
Райан её не открывал
Трясущимися пальцами попытки попасть по кнопкам и набрать код.
Выдаёт ошибку доступа.
Хрипы на вдохи-выдохи. Затравленно оглядеться.
Тёмно. Пусто. Жжёт холодом ступни.
Вниз.
Через этажи. Прихожая.
Закрытая дверь.
Рассохшаяся мебель. Темнота. Пыль.
Зеркало.
Ладонь по слою пыли. Дальше. Дальше.
Собственное лицо из полутьмы. Запавшие глаза, всклокоченные волосы.
Я есть
Меня не может быть
– Не может быть!
Кулак врезается в стекло.
Нет.
Ни трещины.
Ещё раз.
Ещё. Размазанный след крови.
Хрипя воздухом, развернуться. В углу? Нет. Тумбочку не поднять. Подставка для обуви… Ваза.
Руки хватают с пола и бьют в стекло.
Раз. Трещины. Два. Сильнее. Отбросить и руками.
Вырывать из зеркала осколки.
Отбрасывать. Пальцами вгрызаться в трещины.
– Меня не должно быть! МЕНЯ…
Хватать за сколы и срезы.
– НЕ ДОЛЖНО…
Раздирать хрустящую сухо плоть зеркала. Впечатывать кулаки, пальцы. Резать. Ладони. Здоровые. Не имеющие права существовать.
– БЫТЬ! НЕ ДОЛЖНО!
Схватиться за самый длинный осколок.
ЗЕРКАЛО ОСЫПАЕТСЯ НА ПОЛ.
ОСЫПАЛОСЬ.
ЧЕРНЕЕТ РАМА. СКВОЗЬ НЕЁ СТЕНА.
Арсений хрипло смеётся, роняя последний осколок на пол. С пальцев капает кровь. Внутри звенит тишина.
Какая тишина в этом мёртвом доме.
Хорошая тишина. Нет призраков. Нет Ада, проклятого тепла. Зеркал, людей, паутины. Аластриона не в счёт.
– Хвостатый там на полу замёрзнет. – Голова к потолку, глаза закрыты. – Надо… Где там, он говорил?
Дорога до комнатушки Райана не кажется долгой. Там он напяливает на себя куртку и чьи-то сапоги (узкие), захватывает из коробки приготовленные сумку и плед.
На кухне расстилает покрывало, перекатывает на него хвостатого, оставляя следы крови.
– Теперь не замёрзнешь… – осипло, накрывай второй стороной пледа сверху. Колотит от холода. Рука шарит в сумке – и вот: телефон. Новый, белый. Кровь заливает сенсорный экранчик, не разглядишь. На быстрый вызов… Да вот же оно. На тройке. Доктор Джеймс Файрвуд.
Внутри звенит пустота.
Он тыкает холодным пальцем в закапанный кровью экран. Прикладывает телефон к уху, слегка раскачиваясь.
Сразу ответил. Чужой хриплый голос.
– Ж-жим, з... забери... н-нас. Тут холодно, х-хвостатый вырубился. Обморожение...
Телефон из пальцев на пол.
– Х-хорошо отключил.
Хорошо. Сделал, что мог. Большего никто не потребует. Они приедут и сделают остальное.
Арсений смотрит на погаснувший треснутый экран.
Трясёт, стучат зубы.
С пальцев-ладоней сочится кровь.
Ничего. Когда-нибудь, в один прекрасный день, он тоже погаснет и растворится.
Надо только чуть-чуть подождать.
Комментарий к Эпилог * повторение слов безумного Художника. Цитата непосредственно из игры.
**”на прения с самим собою ночь...” И. Бродский
https://vk.com/haladil.nik129021295?w=wall-129021295_443%2Fall необходимое авторское пояснение.
ВНИМАНИЕ, АВТОРАМ ОЧЕНЬ НУЖНО ВАШЕ ЧИТАТЕЛЬСКОЕ МНЕНИЕ.
голосовашка анонимная, на всякий случай. https://vk.com/haladil.nik129021295?w=wall-129021295_444%2Fall
====== Приложение ======
Комментарий к Приложение Приложение является необязательным текстовым дополнением к фику.
Приложение является последним, что мы написали по данному фику.
Приложение должно читаться как авторский вариант развития событий.
Вы можете придумать свой – какой душе вашей угодно; Арсений, Джим и остальные всё равно существуют в одной из бесчисленного множества параллельных вселенных. Мы в это верим:)
Ваши Авторы.
– Доброго утра.
Арсений улыбался, произнося это и ставя на тумбочку к кровати поднос с чашками и чайником.
Софи с наслаждением потянулась в одеяле. Он уже вымыт и в белом пушистом халате. После пробежки и душа.
– Доброго…
Она смотрела, как прозрачно-зеленоватый чай вливается из чайничка в кружку. Арсений всё делал потрясающе, Софи любила рисовать его руки, когда он работал – с фотоаппаратом, да с чем угодно, вот хотя бы с чайником. Длинные сильные пальцы, выступы жил на тыльной стороне ладоней, шрамы, оставшиеся от этого его особняка и временной петли, уверенные и плавные движения…
Софи, ощущая лёгкую зябкость тонкой ночной сорочки, села в гнезде из одеяла, спустила ноги на пол.Коснулась ступнями прохладного паркета. Она чувствовала себя отчего-то маленькой девочкой, проснувшейся утром накануне праздника – легко, радостно и предвкушающе. Так получалось только здесь, в загородном доме, купленном специально для творческих уединений и встреч с Самойловым. Одобренное мужем бегство леди Фолл от светских обязанностей, детей и управления домом.
В приоткрытое окно задувал лёгкий ветер, пахнущий дождём и цветением яблонь; колыхал прозрачную занавесь. За окном майская зелень и дождливое небо. Свежесть.
Арсений разлил чай, подал ей кружку.
– Зелёный с жасмином.
– Только не говори, что пытался вызнать мой новый любимый сорт у Джона, – она весело фыркнула.
Он опустился рядом, со своей кружкой, скинул тапки и подвинул ей. Софи скользнула успевшими замёрзнуть ступнями в тёплые тапочки. Ей они были велики, но как уютно.
Арсений улыбнулся краешком губ.
– Я же медиум. Читаю мысли, вижу сквозь стены.
– И о чём же я думаю? – Софи грела ладони о толстые бока кружки. Ей хотелось подойти к подоконнику и высунуться наружу, чтобы вдохнуть аромат яблонь и дождя. И чтобы после Арсений нёс её на руках вниз, на веранду. В пледе.
– Этим утром? Обо мне, конечно же.
Он сел ближе. К чаю не притронулся, отставил кружку на пол. Обнял её, и в этом было напоминание и о минувшей ночи, и о будущем целом дне отдыха. До следующего утра.
– Почти угадал. – Софи прижалась головой к его плечу, разглядывая стоящую на подоконнике стеклянную вазу с яблоневыми ветками. На пол упало несколько бледно-розовых лепестков. – Я думаю, что хочу тебя рисовать даже больше, чем раньше. Не слишком ли много наглости – занимать столько места в моей голове, мистер Самойлов?
– А по мне в самый раз. – Голос тёплый. Его пальцы мягко перебирали её волосы. – Не забывайте, леди, что имеете дело с наглым и вероломным русским.
– Но я серьёзно. О картине. Той, что в особняке. Не получается забыть или перестать думать. Она совершенна в цвете, динамике, воплощении идеи… Для меня.
– Ты хорошая художница.
Софи слегка поджала губы.
– Знаю. Это скорей хобби… или суть моего взаимодействия с миром. Не искусство.
– Мне кажется, я полюбил тебя за возможность разговаривать с тобой откровенно. Для женщины – редчайшее качество, воспринимать адекватно правду. Или в целом… для человечества.
Софи отпивает чай и возвращает кружку на поднос.
– А я тебя за что, не напомнишь? – спросила с иронией, возвращаясь под его бок. – За хамство, наверное. Ах, или подожди… за то, что в доме с твоим появлением повсюду стали валяться хлебные крошки…Это так необычно, так… свежо. Точно.
Арсений тепло хмыкает.
– Попрошу, это были всё-таки крошки от пиццы.
– О боже, как я могла так ошибиться.
За окном пошёл дождь: вот ещё не было – и зашуршал, по листьям, по черепице… Тёплые пальцы в касаниях к волосам, за ухом, на шее… объятия. Ближе – к тёплому боку Арсения, ощущая запах – солнца, асфальта и свежего – шампуня от сырых ещё волос.
– Что о картине? – напомнил тихо. Софи вернулась в реальность. Едва не уснула, согревшись и под шум дождя.
– Я думаю… – глубоко вдохнула, утыкаясь носом в воротник его халата, – только образы, если интересно, в папке там… на столе в мастерской. Наброски. Хочу понять, кто он был – адский художник. Джон хорошо рассказывает, но то, что я видела – твои рисунки, фотографии, картина, его слова – не обрело для меня цветовой цельности. Оно внутри, здесь, – она коснулась груди, – но… не могу найти выражения. Не могу увидеть цвет. И так уже третий год. Потому можно сказать, что я неотрывно думаю и о тебе тоже…