– А кто тогда мы? – спрашивает Арсений негромко и серьёзно. – Случайное порождение творца, его дизайнерский косяк в первый день созидания? Осколки его случайной мысли о будущем нового мира?
– Мы… случайное соединение молекул, образовавшееся в хаосе. Если воспринимать хаос как бесчисленное множество вероятностей – то почему нет? Создались два человека с воспоминаниями о несуществующем мире, несуществующем прошлом…
Опереться руками о ковёр. Теперь Джим стоит на четвереньках, развёрнутый вполоборота к Арсению. И смотрит на него – лохматого, спокойного, теряющегося светловолосой макушкой во тьме хаоса, который сверху.
– Молекулы, которые уловили кусок его мыслей о будущем мире, о чьих-то жизнях... Эти люди могут быть, а может, он так никогда и не создаст их. Мира нет, нас нет, памяти нет. Есть только ковёр.
Арсений смотрит неотрывно, не моргая, и взгляд этот тёмный и глубокий. В него хочется провалиться, чтобы уже не выплыть.
– Нет ни нас, ни людей, которых мы помним. – Джим двигается к нему, ближе, не отпуская тёмного взгляда. – Нет смысла думать и ориентироваться на них. Есть мы и этот миг. А в следующий…
Он близко. Джим видит, что в его глазах нет бликов. Чувствует, как щекочут лоб его наэлектризовавшиеся волосы.
– Нас может и не стать.
Арсений усмехается. Усмешка в темноте шелестом.
– Может.
Кладёт горячую ладонь на его затылок, наклоняя к себе. Слышно, как сбивается ритм дыхания, лишний вдох, глубже и судорожней, и Джим угадывает скорее, не видит – закрыл глаза.
И Джим целует его.
Когда Джим открывает глаза, в них ударяет белизной потолка. Стоит чуть повернуть голову, зажмурившись, как под ней слегка скрипит диванная подушка.
Я не видел снов о тебе
С тех пор, как
Тоска. От этих мыслей веет ей – глухой, беспросветной. Она заполняет собой, душит, давит на грудь тяжёлым комом, сворачивается внутри. Три года назад закончилась эта десятилетняя история: Перо вернулся из прошлого, не реагирующий ни на что из внешних раздражителей. Фолл увёз его к себе, в маленький особняк. А Джиму, последовавшему за ними через полчаса (осматривал Райана, курил на крыльце) по телефону сообщил, что Арсений заснул.
И не проснулся больше.
После похорон Джим сосредоточился на работе. Раз в пару месяцев встречался с Фоллом. Иногда в гости забегал брат. Готовил и тормошил старшего. Старался. Время медленно просыпалось сквозь пальцы, как мокрый песок, неряшливыми ошмётками, серыми, пресными и бесформенными.
Но снов об Арсении Джим не видел. Жил по инерции. Лечил людей. Переходил дорогу на зелёный.
Ты во сне был живым
Ты улыбался
Я прикасался к тебе
Спустить ноги на ковёр – диван стоит вплотную к нему, его никто не отодвигал.
Они не целовались на ковре, переплетаясь пальцами. Джим не путался в складках белого халата. Не прихватывал зубами кожу на загорелом плече.
Тоска накинулась на сердце оголодавшим зверем. Будто спала три года. Кома. Летаргический сон. Зимняя спячка, когда проснувшееся животное втрое более злое и голодное. Вот – вгрызается в бедную мышцу, распирает собой лёгкие.
Ты умер
Три года назад
А я вижу мокрые сны как подросток
Джим горбится, обхватывая себя руками.
Джек ввалился в гулкую квартиру брата, скинул ботинки у порога. Чертыхнулся, пакеты с продуктами сгрузил на тумбочку.
– Старший, ты там живой ещё?
Вроде и шутка, а вроде и нет. После того, как Перо... ушёл, Джим, кажется, решил похоронить себя заживо, и после каждого такого вопроса Джек боялся услышать в ответ тишину.
– Я определённо… жив, – доносится из кухни как-то… спокойно. А ещё оттуда пахнет кофе.
– Ну хорошо, а то боялся, что в среду пришлось бы покупать обувь для похорон... Чертова весна! – Джек прошлёпал с пакетами на кухню, отпихнул старшего от раковины, вымыть руки. – Видел? – кивком на окно, – льёт и льёт. Предлагаю май в “смывай” переименовать.
Джим смотрит на него, слегка хмурится, отходит к турке. Кофе в ней еле начал пениться.
– Я не просто видел, я даже выходил на улицу. – Проговаривает негромко, помешивая напиток. – Купил спаржу. Промочил ботинки. Теперь думаю, окупает ли польза от моего выхода проблемы из-за промоченной обуви.
Джек, вытиравший руки полотенцем, медленно отложил полотенце и сел на стул. Хорошо ещё – в голове промелькнуло – с очков на линзы перешёл, а то сейчас от степени эмоционального потрясения очки бы с носа съехали.
– Джим, с тобой... чтобы ты вышел сам – за продуктами... Ну, офигеть теперь. Поздравляю, и... а-а-а, кофе мешай, зараза! Убежит щас!
– Он не убежит.
Джим плавно приподнимает турку за ручку, продолжая помешивать на весу. Исходящая белой пеной поверхность затихает, успокаивается.
– Я прочитал в интернете, как его правильно варить. – Вещает, переставляя турку на неразогретую конфорку. Отключает первую. – Но у меня не выходит.
– Правильно, потому что кое-кто от природы кофейный рукожоп, – Джек поднимается, берёт из банки деревянную ложку (специально для себя принёс сюда, чтобы варить нормальный кофе), склоняется над туркой. Качает головой: поздно.
– Ну так и есть, переварил. Ещё и железом мешать вздумал. Любую еду надо помешивать деревянными приборами, Нортон на тебя снизойди! – Джек возвращает свою ложку на место, поворачивается к старшему. – И ты на вопрос не ответил. Что случилось вдруг? Я тебя три года не мог из оцепенения вытащить, а тут ты сам из него выпрыгнул, теряя штаны.
Джим молчит некоторое время, будто раздумывая, стоит ли говорить. А потом медленно начинает:
– Кажется, я просто… осознал, что Арсений умер. Полностью.
– О...
Джека разом перестаёт интересовать пригоревший кофе. Радоваться или нет – не ясно; три года брат жил в оцепенении, только работой, и теперь вот... Как показывал жизненный опыт, глобальные перемены быстро не происходят. А если и да, то это что-то типа землетрясения, в общем – ничего хорошего.
– Это, конечно, хорошо, но... Что-то натолкнуло на мысль?
Опять молчание. Недолгое.
– Сон приснился.
– Сон, значит...
И что говорить – тоже непонятно. Джек разливает несчастный переваренный кофейный шедевр брата по кружкам. Отхлёбывает из своей. Даже такой дрянной кофе всё равно – кофе. Особенно в такую слякотную холодину.
– Ну... у тебя же всё в порядке?
– Нет, – брат как отрезал, принимая кружку в руки. – Я не в порядке. У меня три года назад умер любимый человек, и…
Замялся. Чуть сжал губы.
– Видеть эротический сон с его участием… это ненормально.
– Ну... – Джек поморщился, то ли от попытки представить, то ли от вкуса кофе, сам не понял, – может, тебе к психологу сходить... Не знаю там. Или попробовать найти себе кого-нибудь.
– Будет как десять лет назад. Я… – Джим отставляет кружку, мучительно хмурится, трёт переносицу. – Видел сон, что он не умер. Что просто… вернулся, а потом нас… развело на три года. Я пытался, даже нашёл себе кого-то, а потом просто встретил Арсения в парке… и всё, коту под хвост. Я не смогу быть с кем-то. Я всё…
Он осекается, придвигает к себе кружку. Кажется, у него слегка подрагивают пальцы.
– До сих пор жду его.
– Твою мать, вот так и знал, что ничего не хорошо. Старший, ты не молчи, главное, как эти три года. Ладно, ждёшь, ладно, может... Я не психолог, и...
Джек отставляет кружку – до этого вертел её в руках.
– Но ты хотя бы говорить начал. Реагировать. Хочешь, перееду к тебе временно? Я со своей последней... всё равно расплевался. Кота она тоже забрала, в общем... Могу пожить у тебя. Хоть питаться начнёшь нормально.
– Переезжай, – пожимает плечами, обхватывая кружку плотнее. Смотрит сквозь пар. – Кажется, я зациклился. Арсений обещал, что мы поедем в горы. Ещё в особняке. Мы вспоминали это обещание, когда было совсем плохо. И во сне – снова. Предлагал уехать. С ним. Может быть… правда, мне стоит сменить обстановку, а? Отвлечься. Я рехнусь.
Джек постукивал пальцами по столу, пока он говорил. Слушал. Потом в голове промелькнуло – резко, чёрт знает, может, на каком-то эзотерическом сайте выцепил, когда ещё верил, что в интернете можно найти на эту тему хоть что-то стоящее. Сколько он этой дряни перелопатил в своё время – подумать страшно. Информация, как оказалась, осталась и теперь вот заскребла тревогой по мозгам.