— Не могу дождаться, когда увижусь с тобой вечером. Одень ту розовую юбку, которая мне так нравится.
Рейчел смеется.
— Похоже, что ты, как говорится, попал под раздачу. Мой бедненький, умопомрачительный мальчик. Эмма все еще не разговаривает с тобой, оставив тебя один на один с этими переполненными гормонами девчонками?
— В восемь тридцать? Это так поздно. Я могу увидеть тебя раньше?
Одна из девчонок действительно встает и пересаживается за другой столик. Гален пытается не показаться слишком обрадованным.
— Хочешь, чтобы я забрала тебя из школы, сынок? Ты не заболел?
Гален бросает взгляд на Эмму, которая выковыривает пепперони из своей пиццы и смотрит на нее, словно это помет дельфина.
— Я не могу опять прогулять школу, чтобы встретиться с тобой, детка. Но я все время буду думать о тебе. Ни о ком, кроме тебя.
Еще несколько девчонок встают из-за стола и идут в сторону мусорных контейнеров. Лидер группы поддержки напротив него закатывает глаза и заводит разговор с круглолицей брюнеткой — той самой, которую толкнула пару часов назад в шкафчики, подбираясь к нему поближе.
— Держись, дорогой, — подбадривает Рейчел. — Но если без шуток, я не могу понять твоих намеков. Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сделала.
— Сейчас ничего. Но я могу передумать насчет варианта прогулять школу. Я правда скучаю по тебе.
Рейчел прокашлялась.
— Ладно, сладенький. Только дай знать и мама примчится и заберет своего балованного мальчика со школы, хорошо?
Гален ложит трубку. Почему Эмма опять смеется? Марк не может быть настолько веселым.
Девчонка, сидящая рядом, посвящает его в подробности:
— Это Марк Бэйкер. Он нравится всем девчонкам. Но не так, как им нравишься ты. Ну, не не считая Эммы, наверное.
— Раз уж речь зашла о девчонках — откуда они узнали мой номер телефона?
Она прыскает от смеха.
— Он написан на стене в девчачьем туалете. В том, который в сотом коридоре, — она подносит свой телефон к его лицу. На экране высвечивается фотография его номера, нацарапанного на двери кабинки. Почерком Эммы.
* * *
Преодолевая волны, он прорывается сквозь воду, оставляя за собой белые полосы на поверхности. Смешиваясь, завидев судно на горизонте, он мчится так быстро, что наверное, их рыболовецкие радары не в силах уловить его, если они у них, конечно, есть.
Вот уже второй раз он плывет к Европе и обратно на этой неделе. А раз завтра пятница он, вероятно, сделает это снова. Не важно, как далеко бы и как быстро бы он ни плыл, ему не становится от этого легче. И это не меняет того факта, что Эмма идет на свидание с другим.
Он чувствует других Сирен во время своего путешествия, но не распознает их. К тому же, он не в настроении с кем-то болтать. На деле, побыть в одиночестве для него куда важнее, чем обедать всю следующую неделю. Пытаться пройти по школьному коридору — все равно, что пробираться через прилив, напялив походные ботинки, набитые камнями — человеческие девушки совсем посходили с ума. Они налетают на него, словны волны, цепляются за него, стараются перекричать друг друга, выкрикивают свои имена — что Рейчел позже определила как признак наличия связей не с одним мужчиной — а с целой кучей. Они проявляли единство лишь когда он пытался скрыться от них в мужской уборной — или когда пытался направиться в одну сторону с Эммой.
Но он устал не только от людей — и для Сирен весьма некстати было бы в данный момент втянуть его в любую беседу. Хотя любой встречный непременно заинтересуется, что привело принца так далеко от пещер. И его ответы сейчас точно не окажут его брату поддержку, которая так необходима ему, как новому королю — в конечном итоге, он все-таки вынудит отца отрезать ему язык. А упасть к ногам Эммы без языка было бы как-то несподручно.
Сцепив зубы, она разгоняется еще сильнее, пролетая сквозь воду быстрее любой созданной людьми торпеды. Только достигнув места, которое люди именуют Ла-Маншем, он замедляется и выныривает на поверхность. Приближаясь к узнаваемому клочку земли, он не может сдержать улыбки, отмечая новый личный рекорд. От Нью-Джерси до острова Джерси меньше чем за пять часов. Три тысячи миль расстояния, которым он отделил себя от Эммы этим вечером — ничто, по сравнению с той огромной пропастью, что разделяет их, когда они сидят рядом с друг другом на математике.
Способность Эммы не замечать его существование просто дар — но такого дара Посейдон уж точно никому не передавал. Рейчел настаивает, что этот талант — чисто женский, вне зависимости от вида. С момента их расставания, Эмма кажется единственной девушкой, его использующей. Даже Рейне стоило бы взять у Эммы пару уроков ее мастерства в пытках над очарованным парнем. Очарованным? Тогда до фанатизма.
Он мотает головой в отвращении. Почему я просто не отсеялся, когда для этого настало время? Почему не выбрал подходящую девушку с мягким характером для связывания? Жил бы себе мирной жизнью, производил на свет потомство, старел и наблюдал бы, как однажды, мои мальки сами обзаводятся собственными мальками? Он пытается найти в своей памяти кого-то, за кем бы мог скучать в прошлом. Чье-то лицо, которое он пропустил ранее, но на которое мог бы смотреть каждый день. Кроткую девушку, для которой было бы честью связаться с принцем Тритона — вместо темпераментной красотки, издевающейся над его титулом при каждой возможности. Он ищет в своей памяти миловидную Сирену, которая бы заботилась о нем; которая делала бы все, что бы он ни попросил; и которая никогда бы с ним не спорила.
Не то, что какая-то воспитанная людьми оторва, топающая ногой всякий раз, как он не идет у нее на поводу; слушающая его только когда это подыгрывает ее собственным скрытым мотивам, или набивающая ему рот пригоршней мятных конфет, стоит ему только расслабиться. Не какая-то белокурая рыбка-ангел, от чьего взгляда он тает, будто пудинг; чей румянец прекраснее утренней зари и от прикосновения чьих губ внутри него разливается жар, похлеще взрыва мины.
Он вздыхает, когда лицо Эммы затмевает собой сотни куда более достойных спутниц-Сирен. Отсюда вытекает еще один пункт к вышеперечисленному: Сирена, готовая всегда быть для него на втором месте. Он стискивает зубы, оглядываясь на свою тень, отбрасываемую им в лунном свете. Сейчас уже почти три часа ночи, и он спокойно может здесь погулять, не утруждая себя одеждой, но вот посидеть так на скалистом побережье будет не очень-то комфортно. Хотя, не важно, на каком бы побережье Джерси он ни сидел — ему не удалось бы скрыться от луны, связывающей их обоих — и напоминающей ему о волосах Эммы.
Болтаясь на мелководье, он возмущенно смотрит вверх, зная, что луна напоминает ему кое о чем еще, от чего он не может убежать — о его совести. Если бы только он мог отбросить свои обязанности и долг, преданность семье, преданность своему народу. Если бы он мог полностью измениться, он мог бы выкрасть Эмму и никогда не оглядываться назад — ну если, конечно, она когда-нибудь заговорит с ним снова.
Устав болтаться в воде, он меняется в человеческую форму и стоит в воде по колено, всматриваясь в горизонт, словно он сможет увидеть ее там, если будет смотреть достаточно долго. Ему пора возвращаться. Хоть он и не ощущал преследователя у дома Эммы целую неделю, он все равно переживает, оставив ее без присмотра. Но торчание у ее балкона не успокаивает его тоже — согласно сведениям Рейчел, Марк звонил ей три раза на этой неделе. И она ни разу не упомянула Галена в разговоре с ним.
Когда он с укором качает головой сам себе, за то, что страдает от любви, как щенок морского котика, он наконец чувствует знакомую ему Сирену. Тораф. Он ждет добрых десять минут, пока тот, наконец, всплывает.
Пиная его кулаком в плечо, Тораф говорит:
— Так ты все же решил остановится подольше, чем на две секунды, пескарик. Я пытался отследить тебя на протяжении пяти часов, но ты плыл слишком быстро. А где мы находимся?