— Ты неосторожен. Нельзя окружать себя людьми, над которыми жена смеется.
— Юлия? Это для меня ново. Женщине лучше не вмешиваться в такие дела.
— Это все военщина, аристократы, зачем они тебе? Нашему брату они совершенно ни к чему. В конце концов они над тобою надсмеются.
Ее поразила непреклонность Карла, ненависть, с какой он говорил о своих противниках.
— Но, бога ради, что они тебе сделали? Ты забыл, верно, как нам жилось прежде. И это ты, ты, который так болел душой за бедняков и столько хлопот мне этим доставил?
— Если я за что-нибудь благодарен тебе, мама, то, прежде всего, за то, что ты излечила меня от этого.
О деньгах, которые стоила ему его новая страсть, он, конечно, молчал, он довольно-таки легкомысленно запускал руку в собственный кошелек.
Эрих тревожил его. О нем ходили слухи, страшно неприятные Карлу. Говорили, будто у Эриха толчется всякий политический сброд. Зная Эриха, легко можно было допустить это. И вот как-то, возвращаясь домой, — его совсем не тянуло поскорей очутиться дома, — он подумал, что хорошо бы заехать к Эриху, проверить слухи. Эрих был в аптеке. Они прошли через комнату, где хранились товары.
— Сплошь яды?
Эрих ответил.
— Чего только нет в такой аптеке. Удивительные вещи. Помогают они кому-нибудь?
Они сидели вдвоем в маленькой лаборатории. Братья. Эрих — рыхлый, расплывшийся, с тонким приветливым лицом, Карл — прямой, строгий, состарившийся. О политике не было сказано ни слова. Они курили и пили. Эрих спросил:
— Где Юлия?
— У своей матери.
Ага! Как он равнодушно говорит о ней, каждый из них уже живет своей особой жизнью.
Между тем с наступлением вечера стала собираться всякая публика, какие-то личности мужского и женского пола, пять-шесть человек. Карл слушал их, сводил разговор на пустяки, им хотелось разозлить ненавистного человека.
В этот вечер Карл проводил домой девушку, которую он уже где-то встречал. По пути — шли пешком, было по-зимнему холодно — она сказала ему, что найдет дорогу сама, хотя Эрих поручил Карлу проводить ее. Карл равнодушно спросил, что она имеет против него. Она ответила:
— Да так, почти все, что можно иметь против такого человека.
Через несколько дней Карл опять встретил ее у Эриха. Язвительным гостям Эриха и на этот раз не удалось вывести Карла из равновесия. Это был самый простодушный, самый пассивный, флегматичный человек в мире. Гости спрашивали себя, не шпионит ли он, но Карл никакого участия в их дискуссиях не принимал. Он слушал их краем уха, приглядывался то к одному лицу, то к другому, они напоминали ему запах эриховских трав, не неприятный. И эта девушка — равнодушная, совсем не назойливая. Стройная, молодая, с уложенными короной каштановыми косами, она разглядывала его, сидя с ним в лаборатории, куда он уединился от остального общества.
— Сколько лет вы женаты?
— Десять-двенадцать лет.
— Вам это точно неизвестно?
— Почему же? Скоро двенадцать.
— Что вы здесь делаете? Почему вы без жены? Я наблюдала вас в обществе. Вы влюблены в вашу жену, в Юлию.
— Вы знакомы с моей женой?
— Через сестру. Моя сестра училась с ней в одной школе. Но мы не принадлежим к такому высокому кругу. Двенадцать лет вы женаты, и у вас все еще такие нежные отношения.
Карл миролюбиво улыбнулся.
— Двенадцать лет. Мне вовсе не кажется, что это так много.
Она держала в руках бунзеновскую горелку и вдруг направила огонь ему в лицо.
— В таком случае вы должно быть здорово обожжены.
— Возможно.
— А где Юлия сейчас?
— Не знаю.
— И вас это не тревожит?
Карл мечтательно глядел на пламя.
— Мы так давно женаты.
Она заглянула ему в глаза:
«Дурень!»
Она ушла раньше обычного. Когда он возвращался домой, он ощущал ее отсутствие.
Занятый мыслями о Юлии, ведя мысленно с Юлией бесконечный, безнадежный разговор об их браке, об их семье и обо многом, многом другом, что не всегда укладывалось в слова, — говорить с Юлией он не мог — он написал письмо темноволосой девушке, спрашивая, совсем ли она перестала бывать у Эриха. Он думал о Юлии, которую не видел. Он написал пошлое письмо, ненужное — ему стоило лишь позвонить Эриху, но… письмо было написано, поэтому он запечатал его: и почему, в самом деле, мне не отослать письма, если это доставляет мне удовольствие? (Удивительно, до чего эта история с Юлией делает меня немым.)
Вечером кто-то позвонил. Это могла быть Юлия, Карл ожидающе приоткрыл дверь своего музея, по ковру легкой походкой, в надвинутой на лоб меховой шапочке, шла к нему девушка, она кивнула ему, протянула руку: