Она улыбнулась своему рабовладельцу (он снизошел, он удостоил ее словом о своих священных делах); мама показывала ей этот грязный листок с пасквилем на него, теперь люди в каком-то странном тоне говорят друг о друге.
Сохраняя выдержку, он ответил (какая она злая, она нисколько не переменилась, она стала еще хуже!):
— Я полагаю, что все образуется.
— Мне хотелось бы (он не думает о том, что я «образуюсь» независимо от него) сегодня еще навестить твою маму.
— Спасибо.
— А затем я хочу успеть до того, как дети пойдут спать, поиграть с ними. Ведь они свободны после обеда?
— Фрейлейн на этот счет лучше осведомлена. Я велю позвать ее.
Он позвонил, горничная позвала фрейлейн; Юлия долго расспрашивала ее о детях. Когда фрейлейн ушла, Карл допил свой кофе, Юлия спросила:
— Ты доволен ею?
— У меня создалось прекрасное впечатление о ней.
Он встал, посмотрел на часы, весь ледяной (он боялся лишиться чувств от сковавшего его холода), не глядя на Юлию, протянул ей руку, взял в передней шляпу и пальто и вышел.
«Идиотская комедия, — думал он, сбегая вниз по лестнице, — скорее бы все кончилось». Он спокойно работал в своем кабинете, внутренне сжимаясь порой от мысли: «И для этого я столько выстрадал!»
Встреча Юлии с матерью Карла была очень короткой. Юлия поехала к ней без всякого дела. Просто мать Карла была одно время единственным человеком, кто как будто понимал ее состояние. «Мне не хотелось бы, — думала Юлия, — чтобы у нее сложилось обо мне плохое мнение». Мать приняла ее внимательно, говорили о клетке для птиц; Юлия осведомилась об Эрихе; мать спросила, окрепла ли Юлия, времена ныне тяжелые, для Карла теперь далеко не лишней будет поддержка близкого человека. У Юлии не хватило мужества перед этими серьезными женскими глазами открыто говорить о своих намерениях, — это та женщина, которая держала Карла за шиворот, — и она сказала: — Ну что ж, она теперь здесь.
— И я надеюсь, Юлия, что два взрослых человека, имеющие детей, найдут возможность сговориться друг с другом. Ужасные времена мы переживаем. Надо сделать все, чтобы удержаться на поверхности.
Так плохо, значит, обстоит с ним дело, а он звуком мне не обмолвился, пока не прижало его к стене, а теперь и меня хотят пустить в ход неизвестно для чего.
Юлия молча кивала на слова старухи, она хотела поскорей уйти, чтобы, не теряя времени, заняться детьми.
— Да, Юлия, детям это тоже нужно.
«Нужно, нужно, а мне ничего не нужно, а, людоеды?»
Она поехала сначала к своей матери, а затем — домой, к детям.
Спасение детей
Когда Карл, вернувшись в обычный час домой, удрученный предстоящим разговором, позвонил (он намеренно не отпер своим ключом, он хотел таким образом предупредить Юлию о своем приходе), ему отперла горничная; закрыв за ним дверь, девушка вопросительно на него посмотрела: барыня придет позже? Этого он не знает. Он ответил таким ледяным тоном, что горничная больше не расспрашивала. Он вошел в столовую, стол был накрыт, он посмотрел на часы, позвонил и распорядился привести детей. Горничная растерялась:
— Да ведь барыня с собой их взяла. Она сказала, что должна встретиться с вами, господин директор, в городе.
На мгновенье Карл, стоя один у сверкающего сервировкой стола, — перед прибором Юлии девушки поставили большой букет цветов, — застыл, но затем овладел собой, вынул часы:
— Барыня, вероятно, сейчас приедет. Мы подождем ее немного.
Девушка, пораженная, вышла из комнаты.
Карл отодвинул свои стул, сел: она сказала, что должна встретиться с ним, увела детей, она поехала к своей матери или к кому-нибудь из родственников.
Он позвонил по телефону, не выдавая своих сомнений. Юлия днем была у родителей (он звонил туда с чувством отвращения). Да, да, — сообразила экономка, — фрау Юлия несколько часов тому назад была здесь с детьми, а затем ведь она уехала. Уехала? Да, и фрау Юлия говорила, что господин директор приедет потом, а она с детьми уезжает раньше. Карл, как автомат, поддакивал, он хотел лишь осведомиться, каким поездом и с какого вокзала уехала фрау Юлия. Но особа, отвечавшая ему по телефону, этого не могла сказать точно.