И вот произошла вспышка. Один крупный капиталист, известный в последнее время своей широкой благотворительностью, прервал летний отдых и вернулся в свой городской особняк, чтобы присутствовать на освящении дома для престарелых, построенного на его средства. Дом был уже отделан до последней детали, власти решили обставить торжество открытия благодарственными речами и распределением медалей, и вдруг, в одно прекрасное утро, от взрыва, который был сначала принят за взрыв светильного газа, взлетает в воздух половина фасада особняка жертвователя, и сам он получает тяжелые ранения!
Только счастливая случайность дала возможность в тот же день задержать двух мужчин, подозрительно возившихся около особняка. Газеты полны были сообщений о подробностях широко задуманного заговора, в котором, по установившемуся обычаю, обвинялись также организованные рабочие, тем самым поставленные в необходимость оправдываться. Читатели газет, которым надоели в это скучное лето бесконечные банковские скандалы, подлоги, дискуссии о повышении налогов, с жадностью набросились на сочную главу об одичании Запада, столь благодарную тему для непосредственных философских размышлений и ярких описаний из жизни преступного мира.
В эти дни Карл регулярно встречался на рынках со своим долговязым другом, только друг не очень-то был расположен к разговорам. А Карлу как раз ужасно хотелось знать, какое впечатление произвела мать на Пауля и не представила ли она его, Карла, как очень уж несовершеннолетнее дитя. Он опасался, что это именно так, и потому-то, видно, Пауль избегает его. А Карл очень тосковал по нем. Часы, проведенные с Паулем, были всегда лучшими его часами на протяжении дня. Ему доставляло радость уж одно сознание, что Пауль находится на том же рынке, где он, пусть даже в другом месте. И настоящая мука было видеть, как Пауль проходит мимо, словно они и не друзья вовсе, не подлинные закадычные друзья. О, если бы он мог узнать истинные мысли Пауля о нем!
Как-то в обед, после закрытия рынка, Пауль, напевая что-то, неожиданно, как раз в ту минуту, когда Карл надевал свою куртку, подошел к нему сзади. Они уселись в большом трактире около рынка. Здесь обедало много рыночного народу. Утром сегодня Карл не думал, что это будет такой счастливый день. Он сидел за столом рядом с Паулем, он мог сколько хотел смотреть на него, на его низкий лоб, на белокурые вьющиеся пряди, спадавшие на лоб, на длинные светлые ресницы, на мягкую шелковистую линию его бровей и на строгий и красивый прямой рот с пушком пробивающихся усиков. Они ели, пили, изредка перебрасываясь словом-другим. Через полчаса они вышли из шумного с нависающим потолком трактира, не носившего и следа внешней красоты, но как будто пронизанного сиянием.
— Что же мы теперь предпримем, мальчуган, а? — спросил Пауль, привычным движением перебрасывая папиросу в угол рта.
— Куда хочешь. Я свободен до самого вечера.
Пауль улыбнулся.
— А если этого не хватит? Если мне понадобится и вечер и ближайшие дни?
Карл — они уже шли медленным шагом прогуливающихся людей — посмотрел на Пауля; на душе у Карла было неспокойно, Пауль, очевидно, разглядел это.
— А зачем я тебе нужен? Что мы будем делать?
— Это уж предоставь мне, дела достаточно. Но раньше всего ты должен согласиться.
Карл пробормотал, не в силах сдержать движения сердца.
— Я, конечно, хочу.
Пауль рассмеялся и встряхнул приятеля за плечи.
— Я, конечно, хочу, я, конечно, согласен… Какой ты герой, Карл! Легко хотеть и соглашаться. Надо, однако, чтобы ты мог. Все дело в том, чтобы ты мог.