Между Эрихом и Женевьевочкой разыгралась очередная сцена. Женевьевочка плакала — в который раз — уж очень тяжело было на душе, а Эрих допытывался у нее причины ее слез. И тут Женевьевочка высказалась до конца: он, Эрих, низко поступил с ней, он виноват перед ней, у него никогда не было серьезных намерений. Эрих растерялся. Его точно громом поразило. Он — и бессердечие? Тогда как все его поступки диктовались единственно любовью, бескорыстной, милосердной. Он, который ни разу не оставил ее в одиночестве, хотя бы на несколько часов, о магазине он знает только понаслышке, может быть, управляющий крадет там тысячи, миллионы, все может быть.
— Да что ты, Эрих! Миллионы — в маленьком аптекарском магазине.
— Кто из нас двоих, Женевьевочка, понимает в аптекарских товарах, ты или я? В наше время все возможно. Человек ложится богачом, а встает бедняком. Но может случиться и обратное.
— Но от этого наша семейная жизнь не станет радостней. Это — низкий, мнимый брак, — кричала она, — это разврат.
— Ты ведь, Женевьевочка, сохрани бог, не думаешь, что я супруг тебе?
— Почему мне не думать этого? Разве я не могу иметь мужа?
Эрих посмотрел на нее неподвижным взглядом, побледнел, поднял руки и всмотрелся в них — они дрожали. Он проследил за ними: дрожь была мелкая. Мать что-то шепнула на ухо Женевьевочке. Та вздрогнула, топнула ножкой. Страдающий грешник, Эрих, выдохнул:
— Но я ведь не хочу супружества, Женевьевочка, ради бога, пощади меня. Что я тебе сделал плохого? Что ты от меня хочешь?
Женевьевочка зашипела:
— Маменькин сынок, — и выбежала в соседнюю комнату.
Карл откинулся на спинку кресла. Как Эрих близко принимает к сердцу женские дела, мысли и чувства этой маленькой особы — просто трогательно! Расхаживая взад и вперед по ковру, Эрих говорил:
— Это не для меня. К Женевьевочке у меня не осталось никакого чувства, мне с ней не справиться, я сам стану плохим, если она не уйдет.
И Женевьевочка сдалась, но, конечно, не под влиянием беспомощности Эриха, а под натиском его родных и знакомых. Ей объявлен был бойкот всеми друзьями Эриха, ее обвиняли в том, что она злоупотребила добротой Эриха и заставила его на себе жениться, — о, все, все, что она втайне собиралась сделать с ним и что она уже сделала, — все это неоднократно обсуждалось, можно сказать, открыто при Женевьевочке, дебатировалось в задней комнате за магазином эриховскими «рыцарями круглого стола», и как это звучало здесь! Она знала, что, останься она с Эрихом с глазу на глаз, она бы все снова уладила, но именно этого друзья старались не допустить. Едва «рыцарям» стали известны все обстоятельства, как Эрих немедленно получил от них постоянного тело- и душехранителя. Мать, Карл и вместе с ними Юлия много смеялись, когда узнали об этом постановлении. Видя печальный взгляд Женевьевочки, Эрих не раз хотел уклониться от услуг своего стража, но страж был неумолим. Стороны вступили в переговоры. Вынырнула на поверхность и мать Женевьевочки. Покидая Эриха, долго обитала его, обливаясь слезами, Женевьевочка, он всплакнул с ней вместе. Вечером же веселый страж Эриха вызвал к нему его мать. Эрих лежал в страшном истерическом припадке, какие бывали у него только в детстве.
Еще в тот же вечер Карл отвез брата к себе.
Через несколько недель Эрих оправился, но побледнел и похудел. Женевьевочка, получив небольшую денежную компенсацию и поджав хвостик, без шума вернулась в родительский дом. Через год она. бахвалясь, называла свое замужество удачным разбойничьим налетом.
Толстяк клялся матери, что никогда больше не оставит ее. Она улыбалась:
— До следующего раза.
— Нет, мама, все, — только не женитьба… Это страшно. Я никогда не думал, что нечто подобное вообще возможно. Милые и приятные люди, становясь мужем и женой, превращаются в хищных зверей. Такому миролюбивому человеку, как я, это не под силу.
С этих пор Эрих обедал большей частью у матери. Как она радовалась, когда впервые после выздоровления Эриха к ней заехал и Карл на четверть часа. Разливая им суп, она сказала:
— У меня, ребятки, вы всегда найдете надежный приют.
Книга третья. Кризис
Суровые времена