Когда пришла мать Юлии, она застала необычную картину: уголок в столовой пустовал, а Юлия с горящими, чуть не исступленными глазами говорила в салоне с кем-то по телефону. Мать предложила Юлии перейти в «уголок» посидеть и поболтать там, но Юлия закинула голову и капризно искривила губы:
— Посидим здесь.
— Не случилось ли чего-нибудь?
Юлия улыбнулась с непроницаемым лицом:
— У меня никогда ничего не случается. Мы с Карлом никогда не ссоримся.
— Дети?
Чудачка, она спрашивает о детях. Буду ли и я когда-нибудь такой матерью?
— Они спят.
— Здоровы?
— Здоровы.
— Грипп теперь страшно свирепствует, я положительно боюсь весны.
— Ты всегда ее боялась, мама.
Дочь, лежа на кожаной кушетке, наносит матери контрудар.
— Как поживает папа?
Мать, сидя в кресле у письменного стола, изумленно взглядывает на дочь.
— Папа? Что это ты вдруг спрашиваешь о нем?
— Да так, просто. Как он?
Мать, не понимая вызывающего выражения лица у дочери (что я ей сделала?), подыскивает ответ, — отец очень занят, завтра он снова дней на восемь уезжает.
Юлия громко рассмеялась.
— Так, значит, ты на неделю освободишься от него.
Что с Юлией? Почему такой раздраженный тон? — Я ничего плохого не думаю. Просто, когда остаешься одна, можно на свободе устроить генеральную чистку. Никто не мешает.
В этот вечер Карл сменил свой тихий семейный дом на конференц-зал в одном из первоклассных отелей, выдержанный в синих тонах, утопающий в свете двух мощных люстр. Президиум, расшаркивания, шелест бумаг, скрип стульев. Ораторы говорят о необходимости ограничительных мероприятий, специально приглашенные эксперты демонстрируют диаграммы. Казалось, сюда кризис не так-то легко проникнет. Свирепые распри между конкурентами смолкли. Седобородый председатель, сильно повысив голос, провозгласил на этом пленарном заседании:
— Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Для тех, кто с нами, существует единый окоп против общего врага (кто этот враг, он не сказал). Если мы плечом к плечу…
Огромного роста господин, известный своим красноречием и безапелляционностью, живой и ловкий, весьма достойный человек, произнес одну из своих замечательных речей. Он не сомневается, — сказал он, — что выразит единодушное мнение всех присутствующих, если он оценит нынешний кризис, как явление длительное. (Карл ощутил страх.) То, что мы наблюдаем в настоящий момент; это только начало, дождь зарядил надолго и лишь постепенно будет усиливаться, спрос на зонтики растет, и, кто ходит без подметок, у того промокнут ноги; нам предстоит увидеть большие перемены, которые, кстати сказать, очень нужны. (Карл подумал: смело сказано, очевидно, люди эти крепко стоят на ногах.) Мы не закрываем глаз на положение вещей и не делаем из этого тайны, все равно, завтра об этом прочирикают все воробьи на крышах. Деревообделочную промышленность укоряют в слишком большом размахе; не будем, разумеется, говорить о том, следовало ли или не следовало в период расцвета, огромного строительства, роста населения держаться маленьких масштабов; мы просто шли в ногу с общим развитием страны, приспособлялись к потребностям, это был наш долг, и этим все сказано…
Присутствующие одобрительно кивали.
…В то же время кое-кто из противоположного лагеря превысил границы дозволенного, — продолжал оратор, — и это чревато тяжелыми последствиями. Развитие развитию рознь. Ничто не должно выходить из рамок здравого смысла. Что же мы видим в области социального обеспечения? Меру надо соблюдать во всем. Честь и слава законодателю. подумавшему об обеспечении на случай болезни, старости и т. д. Гуманность владеет умами цивилизованных людей. Но если гуманность начнет диктовать нам свои законы, куда это приведет? Деньги любят счет — тут ничего лишнего не выкроишь. Какая-нибудь колода, штабель фанеры стоит столько-то и столько-то, транспорт, помещение, заработная плата — столько-то и столько-то, следовательно, штука мебели обходится во столько-то, и я вынужден продавать ее не больше, не меньше, как за столько-то, и тут никакая гуманность не имеет права голоса, ибо она на себя моих расходов не берет. Если я захочу быть гуманным — это мое частное дело, и я отнесу этот расход на особый счет. Деловая жизнь не может находиться под пятой у гуманности. Но, к сожалению, именно такова картина, и это невыгодно ни той, ни другой стороне. Ибо если отчисления на социальное обеспечение и прочее возрастут, то соответственно поднимутся и рыночные цены, товар застрянет на складах, нам придется увольнять рабочих — и что тогда? Вот к чему мы придем, если будем руководствоваться одним лишь чувством.