Такимъ образомъ; при сохраненіи свойствъ того и другаго естества и при сочетаніи ихъ въ одно лице, воспринято величіемъ уничиженіе, могуществомъ немощь, вечностію смертность. Для уплаты долга естества нашего, безстрастное естество соединилось со страстною природою, дабы одинъ и тотъ же, Ходатай Бога и человековъ, человекъ Христосъ Іисусъ (1 Тим. 2, 5), и могъ умереть по одному (естеству), и не могъ умереть по другому, какъ того и требовало свойство нашего врачеванія. Посему истинный Богъ родился въ подлинномъ и совершенномъ естестве истиннаго человека: всецелъ въ своемъ, всецелъ въ нашемъ. Нашимъ же называемъ то, чтó Творецъ положилъ въ насъ въ начале, и что Онъ восхотелъ возвратить намъ. Ибо въ Спасителе не было и следа того, что привнесъ въ человека искуситель, и что прельщенный человекъ допустилъ (въ себя). И хотя Онъ сделался причастнымъ человеческихъ немощей, но отсюда не следуетъ, что сделался участникомъ и нашихъ греховъ. Онъ воспріялъ образъ раба безъ скверны греха, возвеличивая человеческое, и не уменьшая божественнаго: потому что то истощаніе, по которому невидимый соделался видимымъ, и по которому Творецъ и Владыка всехъ тварей восхотелъ быть однимъ изъ человековъ, было снизхожденіемъ Его милосердія, а не недостаткомъ могущества. Посему Тотъ, который, пребывая въ образе Божіемъ, сотворилъ человека, Онъ же самый соделался человекомъ, принявъ образъ раба. Оба естества сохраняють свои свойства безъ всякаго ущерба. Какъ образъ Божій не уничтожаетъ образа раба, такъ и образъ раба не умаляетъ образа Божія. А такъ какъ діаволъ хвалился темъ, что прельщенный его коварствомъ человекъ лишился божественныхъ даровъ и, обнажившись отъ блага безсмертія, подпалъ строгому приговору смерти, а онъ (діаволъ) въ своемъ бедственномъ положеніи нашелъ некоторое утешеніе въ томъ, что имелъ участника своей измены, что будто и Богъ, по требованію своего правосудія, переменилъ свое определеніе о человеке, котораго сотворилъ для такой чести: то открылась нужда въ домостроительстве тайнаго совета для того, чтобы и неизменяемый Богъ, котораго воля не можетъ лишиться свойственной ей благости, исполнилъ, посредствомъ сокровеннейшаго таинства, первое о насъ определеніе своей любви, и человекъ, впавшій въ грехъ по коварству злобы діавольской, не погибъ вопреки божественному намеренію.
Итакъ Сынъ Божій, низойдя съ небеснаго престола, приходитъ въ сіи дольнія (страны) міра, и не разлучаясь отъ славы Отца, раждается новымъ способомъ, новымъ рожденіемъ. Новымъ способомъ, — потому что Невидимый въ собственномъ (естестве) сталъ видимымъ въ нашемъ, Непостижимый благоволилъ соделаться постижимымъ, Предвечный началъ быть во времени, Господь вселенной воспріялъ образъ раба, сокрывъ безмерность своего величія, Безстрастный Богъ не возгнушался сделаться человекомъ могущимъ страдать, и Безсмертный — подвергнуться закону смерти. Новымъ же рожденіемъ рожденъ Онъ, — потому что непорочное девство не познало похоти, и между темъ доставило вещество плоти. Итакъ Господь принялъ отъ Матери естество, но не грехъ. А изъ того, что рожденіе это чудно, не следуетъ, что естество Господа нашего Іисуса Христа, рожденнаго изъ утробы Девы, отлично (отъ нашего). Ибо Тотъ; который есть истинный Богъ, есть вместе и истинный человекъ. И если уничиженіе человека и величіе божества взаимно соединились, то въ этомъ единстве нетъ никакого превращенія. Ибо какъ Богъ не изменяется чрезъ милосердіе, такъ человекъ не уничтожается чрезъ прославленіе. Каждое изъ двухъ естествъ въ соединеніи съ другимъ действуетъ такъ, какъ ему свойственно: Слово делаетъ свойственное Слову, а плоть исполняетъ свойственное плоти. Одно изъ нихъ сіяетъ чудесами, другое подлежитъ страданію. И какъ Слово не отпало отъ равенства въ славе съ Отцемъ, такъ и плоть не утратила естества нашего рода. Ибо одинъ и тотъ же (объ этомъ часто нужно говорить) есть истинно Сынъ Божій и истинно сынъ человеческій: есть Богъ, потому что въ начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Богъ бе Слово (Іоан, 1, 1); есть человекъ, потому что Слово плоть бысть, и вселисл въ ны (Іоан. 1, 14); — Богъ, потому что вся Темъ быша, и безъ Него ничтоже бысть (Іоан. 1, 3); — Человекъ, потому что рожденъ отъ жены, былъ подъ закономъ (Гал. 4, 4). Рожденіе плоти есть обнаруженіе человеческаго естества; а что Дева раждаетъ, это есть знаменіе божественной силы. Младенчество Отрочати свидетельствуется бедными пеленами; величіе же Всевышняго возвещается пеніемъ ангеловъ. Новорожденному человеческому (сыну) подобенъ Тотъ, котораго Иродъ нечестивый хочетъ умертвить; но Господь вселенной есть Тотъ, которому раболепно поклониться съ радостію идутъ волхвы. Когда Онъ пришелъ принять крещеніе отъ предтечи своего Іоанна: тогда, дабы не утаилось, что подъ покровомъ плоти скрывается Божество, съ неба возгремелъ гласъ Отца: сей есть Сынъ Мой возлюбленный, о немже благоволихъ (Матф. 3, 17). Далее, Его, какъ человека, искушаетъ діавольское коварство; и Ему же, какъ Богу, служатъ чины ангельскіе. Алкать, жаждать, утруждаться и спать, очевидно, свойственно человеку; но пять тысячь человекъ насытить пятью хлебами, но жене самарянской дать воду живую, отъ которой піющій не будетъ уже более жаждать, но немокрыми ногами ходить по поверхности моря, и утишеніемъ бури укрощать возмущеніе волнъ, безъ сомненія, есть дело божественное. Какъ не одного и тогоже естества дело — и плакать изъ состраданія по умершемъ друге, и его же, по удаленіи камня отъ четверодневной могилы, воскрешать къ жизни силою одного слова; или — висеть на древе, и въ тоже время превратить день въ ночь и поколебать все стихіи: или — быть пригвожденнымъ (ко кресту), и въ тоже время отверзать вере разбойника двери рая (о многомъ умалчиваемъ): такъ не одному и томуже естеству свойственно говорить: Азъ и Отецъ едино есма (Іоан. 10, 29), и — Отецъ Мой болій Мене есть (Іоан. 14, 28). Ибо хотя въ Господе Іисусе одно лице — Бога и человека: однако иное то, откуда происходитъ общее того и другаго уничиженіе, и иное то, откуда проистекаетъ общее ихъ прославленіе. Отъ нашего (въ Немъ естества) у Него есть меньшее Отца человечество, а отъ Отца у Него есть равное съ Отцемъ божество.