Выбрать главу

- Вздремни ты, - предложил я.

Во сне Фима запел. Слова были на русском.

- Переведи! - попросил я, когда ефрейтор проснулся.

Он перевёл: "У попа была собака. Он любил её. А она любила мясо. Любое мясо. Кроме старого, испорченного. А ещё была у попа жена. Собака жену попа не кусала, потому что под одеждой этой женщины мясо было уж очень не свежее".

Я сказал:

- Врёшь, Фима!

- Спроси сам! - обиделся Фима. - У собаки…

На память пришёл Джозеф Джейкобс, который считал, что читать стихи в переводе, то же самое, что целовать женщину, лицо которой покрыто вуалью.

***

Ночь-день…

День-ночь…

Ефрейтор Фима кивнул на рацию.

- Ну?

Я развёл руками.

- Молчит?

- Глухо!

Вокруг –

смрадный,

зудящий,

лязгающий мир.

Обжигая наши руки, лица, шеи, приставали комары.

Рядовой Иона возмутился:

- Сколько ещё торчать здесь?

Я вяло возразил:

- Вроде бы движемся. Во времени и пространстве…

- Разве что во времени, - ухмыльнулся Иона, - а что до территории, то…

Я пожал плечами.

- Не все свои законы природа раскрывает.

Иона шмыгнул носом и отошёл в сторону.

Чтобы как-то отключиться от состояния непонятного бездействия, я решил завести беседу об Апуллее, но бойцам было не до него.

Вспоминалось:

"- И люди же там! Представьте, никогда не спят!

- И почему не спят?

- Они не устают!

- А почему не устают?

- Потому что дураки.

- Разве дураки не устают?

- А чего дуракам уставать?"*

Ночь отступала.

Звёзды гасли.

Где-то я слышал, что звёзды в небе – это плод любви, результат соития неба с… С кем именно – загадка. Чьей любви – тайна.

За город Газа опустилась луна, на небе корчились, строя рожицы, облака, и, будто лизнув по оставленным на небе ночным ранам, пробежался зыбкий утренний луч солнца.

Мы достали консервные банки и принялись поедать бобы в томате. "Что-то будет…", - подумал я и сказал себе: "Не дёргайся! Fatum non penis, in manus non recipis"**

- Хотел бы я знать, - проговорил рядовой Тувье, - чем в эти минуты занят Бог?

Алекс помахал небу рукой, попросил Создателя откликнуться.

- Не отзывается, - пожаловался Алекс.

- Может, так даже лучше? - заметил Николай и рассказал анекдот: "Доктор, - спросила больная, - почему, когда я говорю с Богом, это называется молитвой, а когда Бог разговаривает со мной, это называется шизофренией?"

Я с облегчением подумал: "Со мной Он, вроде бы, разговоров не заводит…"

*Франц Кафка. "Дети на дороге"

** (лат) Судьба не член, рукой не ухватишь.

Опустившись наземь, Юваль Лерман грыз печенье.

***

Полдень.

Час воспалённого солнца.

Дряблый, потный воздух.

Мы достали консервные банки и принялись поедать бобы в томате.

Город Газа выплёвывал из себя ракеты, и тогда я шептал: "Vade retro, Satanas!"*

В расположение нашего взвода забрела серая коза. Оценив армейский быт, она высказала что-то на своём козьем языке и, торопливо перебирая ножками, повернула назад.

***

Вечер…

"Возможно, - подумал я, - сейчас Лия смотрит на закат солнца? И мама смотрит…"

Николай лежал на траве и наблюдал за тем, как, подталкивая друг друга рыхлыми бёдрами, в небе покачивались облака. Вдруг он запел.

- Переведи, - попросил я.

Он перевёл: "Дамы, дамы, не крутите задом, это не пропеллер, вам говорят"

- Сочинил ты? - спросил я.

- Возможно, - ответил Николай. - Уже и не припомню.

Я раскрыл мобильник, проговорил:

- Лия, Марк Аврелий считал, что человек бывает счастливым лишь тогда, если сам себя таковым считает.

- Ты себя таковым считаешь?

- У меня есть ты…

***

Месяц назад поэт Давид Полонски доверительно сообщил:

- Жажду сделать ребёнка.

Я скосил глаза,

подвигал носом,

пошевелил ушами.

- Кто счастливица?

Давид покрутил шеей.

- Как тебе объяснить?

Я снизошёл:

- Ничего объяснять не надо – мне подумалось, что если человек говорит "как тебе объяснить?", то он или не в ладах со словами, или же толком сам не знает, чего хочет.