Выбрать главу

Секунду он сидел напружиненный, с широко открытыми невидящими глазами, словно ждал чего-то страшного. Не дождавшись, расслабился и с легким стоном взялся за голову.

- Трещит? - не без злорадства спросил я.

С огромным удивлением Гриша оглядел комнату: вязаный половичок возле кровати, настенный матерчатый коврик с избушкой и оленями, две гераньки в горшочках на узком подоконнике.

Потом он заметил лежащий на столе рядом со стопкой мелочи целлофановый пакет и беспокойно завертел головой.

- Нет твоего тряпья, - сказал я. - Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.

И бросил ему на колени свой старый коричневый костюм. Ну как - старый? Новый еще костюм, хороший, просто не ношу я его.

Гриша отшатнулся и уставился на костюм, как на кобру.

Светало быстро, завтракали мы уже без электричества. Несмотря на мои понукания, Гриша ел, как цыпленок, стеснялся, молчал.

- Опытом бы поделился, что ли… - буркнул я наконец. - Куда ты ее потом дел?

- Кого? - испугался он.

- Я тебе сейчас дам «кого»! Бутылку вчера в «Витязь» пронес?

- Нет, - быстро сказал он.

- Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!

- До других планет? - в ужасе переспросил он.

Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.

- Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… - жалобно проговорил он.

За дурака меня считает, не иначе.

- Гриша, - сказал я. - Коктейль был безалкогольный. В «Витязе» вообще спиртного не подают.

Гриша обмяк.

- Но ты же сам тогда сказал: алкоголь…

- Ага… И поэтому ты окосел?

- Да!

«На шестой пресс! - подумал я. - И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..»

- Ладно, - бросил я. - Давай посуду вымоем и вперед. Пора…

Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.

- Говорят, ты новичка у себя поселил? - спросила она.

- А кто говорит?

- Ну кто… Аркашка, конечно.

- Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.

- Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…

- Ну, приютил! - раздраженно бросил я. - На груди пригрел! Тебе-то что?

- Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядывала меня исподлобья. - Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?

Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.

- Ну забери - у себя поселишь.

- Дурак! - вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.

Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она. Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.

С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:

- Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..

Валерка Чернопятов коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.

- Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он. - Переводят тебя от нас на шестой пресс.

Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножки. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.

- В чем дело? - спросил я Валерку.

- Все в порядке, - заверил он, не оборачиваясь. - На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.

- И сменный мастер знает?

- А как же! - бодро отозвался он. - Все согласовано.

- А со мной? - закипая помаленьку, проговорил я. - Со мной ты это согласовал?..

С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…

Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.

Забежал, объяснил…

Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.

Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.

- Все с нее началось, с Наташки, - жаловалась она. - Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…

Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.

- Ты картошку когда-нибудь чистил? - хмуро спросил я Гришу. - Кто так нож держит? Дай сюда…

Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.

- Ну и как там твоя Ирина? - осторожно спросила мать.

Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…

- Какая Ирина? - нехотя отозвался я. - Не знаю я никакой Ирины.

Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.

- В общем так, Гриша, - сказал я. - Насчет общежития идем завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?

- Картошка кончилась, - виновато ответил Гриша.

- Всю почистил? - обрадовалась мать. - Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд - сходи во двор, ведро вынеси…

Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.

- Знаешь, Минька… - помолчав, сказала мать. - Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.

Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.

- Вежливый, уважительный… - задумчиво продолжала мать. Потом обулась и посмотрела на меня строго. - Дать бы тебе по затылку, - сказала она, - чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.

5

Во дворе шевелили ветками бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.

Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошел вокруг замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чем-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) все в порядке, не спеша прошествовал к будке и улегся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведерка в миску.

И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причем ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал свое место в природе, псина.

Дождавшись возвращения Гриши, я зловеще спросил его:

- А чему ты все время радуешься?

Действительно, стоило Грише чуть отдохнуть, и лицо его немедленно украшалось тихой счастливой улыбкой. Как сейчас.

На секунду Гриша задумался, потом поднял на меня серьезные глаза и произнес негромко:

- Свободе.

- Какой свободе, Гриша? Ты же за калитку не выходишь!

- Выхожу, - быстро возразил он.

- Если мать за хлебом пошлет, - сказал я. - Слушай, чего ты вообще хочешь?

Гриша растерялся.

- Вот… Мухтара покормил… - как всегда, невпопад ответил он.

- Молодец, - сказал я. - Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!