Джуканович отхлебнул кофе и сказал:
— Очень любезно с вашей стороны было предложить нам пожить у вас. Мы вам очень благодарны. Спасибо.
— Ну что вы, — ответила я. — Мне очень приятно, что вы согласились у нас погостить. — Мне пришло в голову, что это прозвучало так, словно они наши друзья или родственники, приехавшие на праздник, а не бездомные беженцы, и я добавила: — Мне очень жаль, что с вашим домом случилось такое. Настоящий удар судьбы.
— Да, — сказал он. — Это плохо. Очень плохо.
— Ужасно, — сказала я. — Просто ужасно.
— Я должен извиниться за свою жену, — сказал он. — Ей очень стыдно. Понимаете, она очень гордая. Отсюда и стыд.
— Стыдно? — спросила я. — За что? Ей нечего стыдиться.
— Мы потеряли дом, — сказал он. — Наш дом в Америке. Она так его любила! Гордилась им. И вдруг мы его потеряли, и нам пришлось приехать сюда. Для нее это стыдно. К тому же она не говорит по-английски.
Я хотела спросить, на каком же языке она говорит, но вспомнила, как у нас сразу не заладились отношения из-за моего вопроса об их фамилии, и промолчала, побоявшись, что опять все испорчу.
— Это был не слишком хороший дом, я знаю, но другого мы не могли себе позволить, — сказал он.
— Ну уж теперь-то, наверное, вы купите себе на страховку отличный новый дом, — сказала я.
— Нет, — ответил Джуканович. — Нас не застраховали, потому что наш дом стоял в затопляемой зоне. Так что теперь его просто нет. Он пропал. Наш дом в Америке.
— Но это же нечестно! — сказала я. — Разве не окружные власти вас из него выселили? Что-то ведь они должны дать вам взамен!
— Может быть, что-нибудь и дадут, но на новый дом точно не хватит.
— Жаль, — сказала я. — Но у нас, пожалуйста, живите сколько хотите.
— Спасибо, — ответил Джуканович, — но мы уедем, как только сможем. Будем жить в фургоне.
— Считайте, что здесь вы у себя дома, — сказала я. — Место все равно пропадает. Это неправильно — такой большой дом, и никого, кроме нас с мужем.
— У вас нет детей? — спросил Джуканович.
— Нет, — ответила я. — То есть была дочь, но ее больше нет. У нас в памяти, конечно, осталась, но здесь... здесь нет.
— Она умерла? — спросил Джуканович.
— Да, — сказала я. — Ее звали Алиса.
— Как в Стране Чудес.
— Да, — сказала я. — Именно так.
Конечно, Роберт снова улизнул в подвал. Я принесла ему кружку кофе и пончик, обсыпанный пудрой. Он сидел за верстаком и уныло смотрел на ремни. Затевая свое предприятие, он довольно оптимистично купил сразу триста простых кожаных ремней, которые рассчитывал обработать с помощью специального набора инструментов и продать через сайт, но пока ему удалось продать всего три, да и те в церкви на Рождественской ярмарке ремесел (между прочим, эту ярмарку тоже придумала ее преподобие Джуди — половина доходов от нее шла церкви).
— Ты же понимаешь, что не сможешь вечно тут прятаться, — сказала я, очистив на столе место для кружки и пончика.
— Я и не прячусь, — сказал Роберт. — Это мой дом. Нельзя прятаться в собственном доме.
— По-моему, прятаться можно в любом доме, — сказала я, однако у меня не было охоты спорить на эту тему. — Ты тут не мерзнешь?
— Нет, — ответил он.
— Может, принести тебе обогреватель?
— Не надо.
Он разломил пончик пополам и дальше, на четвертушки, обмакнул одну четвертушку в кофе и съел. Немного пудры просыпалось на пол, и он ее подтер. Ему явно хотелось, чтобы я ушла, но что-то меня удерживало. C тех пор как мы подняли стиральную машину с сушилкой наверх, я почти не спускаюсь в подвал. Одна его половина, темная, завалена вещами, которые остались у нас после продажи дома Алисы с Чарли. Их не так много, почти все мы отдали в благотворительный магазин (они приезжают и очищают дом — забирают все подчистую, только дай), но были какие-то вещи... я просто не могла смириться с тем, что они окажутся в благотворительном магазине или чьем-то чужом доме.
— Что мы со всем этим будем делать? — спросила я.
— А? — отозвался Роберт. И макнул в кофе новый кусок пончика.
— С этим, — сказала я и кивнула в темноту. — С Алисиными вещами.
И Чарли, и Лайлы.
— Не знаю я. Ты же сама хотела их оставить.
— Да, — сказала я. — Сама.
— Это просто смешно, — сказал Роберт.
— Да, — сказала я. — Наверное, ты прав.
— Смешно, — повторил Роберт, но теперь это прозвучало мягко.
Спустя некоторое время он взял шило, или как там оно называется, приставил к ремню и стукнул по нему молотком, но я видела, что все это притворство. Похоже было, что он испортит этот ремень, но какая разница, если их у него еще двести девяносто шесть штук?
— А мы с мистером Джукановичем так славно поболтали, — сказала я.
Роберт ничего не ответил. Он продолжал прикидываться, будто обрабатывает ремень. Но ведь надо же предварительно нарисовать на нем какой-нибудь узор, а не просто долбить со всей дури?
— У них не было страховки на дом, — сказала я. — Потому что он в затопляемой зоне. Так что денег они не получат. И что им теперь делать? Как купить новый?
— Я почем знаю? — ответил Роберт. — Для начала не надо было этот покупать. Нельзя покупать дом в затопляемой зоне.
— Некоторые покупают.
— Да, сумасшедшие.
— Вряд ли Джукановичи сумасшедшие, — сказала я. — Просто на другой у них денег не было.
Роберт ничего не ответил, только еще пару раз стукнул молотком.
— Ты хочешь, чтобы их здесь не было? — спросила я. — Хочешь, чтобы они уехали?
— Конечно, хочу, — сказал Роберт. — Я хочу, чтобы ни с кем никогда не случалось ничего плохого.
— Но оно случается, — сказала я.
— Я знаю, — ответил Роберт.
— По-моему, мы должны им помочь, — сказала я. — Разве не так?
— Так, — ответил Роберт. — Должны. Мы и помогаем.
— Может, надо отдать им этот дом. Как ты считаешь?
— А сами куда денемся?
— Не знаю, — сказала я. И это была правда. Я не могла представить, чтобы мы жили где-то еще — в другом доме, или в квартире, или в приюте. Но мне почему-то казалось неправильным, что этот дом принадлежит нам, а не Джукановичам. Это выглядело почти преступным.
— Разве не так ведут себя истинные христиане? — спросила я. — Они отдают последнюю рубашку тому, кто в ней нуждается.
— Рубашку — может быть. Рубашку можно купить и другую.
Но не дом.
— Неважно, — сказала я. — Дело в принципе.
Роберт вздохнул.
— Ну отдай им тогда наш дом, — сказал он. — Отдай наш дом Джукановичам.
А мы пойдем жить на улицу. Ты этого хочешь?
— Нет, — ответила я. — Нет, конечно.
Роберт промолчал. Я хотела сказать что-нибудь приятное насчет ремня, чтобы поднять ему настроение, но ремень выглядел безнадежно загубленным — что тут скажешь?
— Принести тебе еще кофе? — спросила я. — Или пончик?
— Нет, спасибо, — ответил Роберт.
Я постояла еще минутку, а потом Роберт снова взял инструменты и набросился на ремень, и я ушла наверх.
Я старалась быть особенно чуткой и дружелюбной с миссис Джуканович, поскольку очень сочувствовала ей из-за того, что она испытывает такой стыд, но мне мало что удавалось сделать: увидев меня, она сразу потихоньку уходила, да и вообще не говорила по-английски. Поэтому я решила проявлять больше теплоты к мистеру Джукановичу и Ванде. Я пошла в темную часть подвала и отыскала там Домик мечты для Барби и огромную коллекцию абсолютно целых кукол — в них когда-то играла Лайла. Все они немножко заплесневели, но я протерла их лизолом и отнесла в гостиную. Ванде сразу пришелся по вкусу Домик мечты, хотя Лайлиных кукол она словно не заметила и продолжала играть только со своей, безрукой. Однако кончилось это печально, потому что Ванде нравилось играть в наводнение и она так часто лупила по домику, что он наконец развалился. Меня это совершенно не огорчило, мне он все равно был ни к чему, но миссис Джуканович страшно рассердилась и как следует шлепнула Ванду — это меня прямо-таки потрясло и ужасно расстроило, хотя я знаю, что в некоторых странах родителям вовсе не возбраняется бить своих детей