- Кано! Не может быть!
- Лорд Маглор?
- Приветствую, принц Канафинвэ!
- Макалаурэ - ты ли это? Завтра в городе вновь будет праздник!
- Меня в Тирионе так любят или так не верили, что я могу вернуться? - ответил на это Макалаурэ.
- Так соскучились по твоим песням - на празднике, хочешь не хочешь, тебе придётся петь и играть на арфе, - глаза Финдарато лукаво искрились. - На самом деле, мы празднуем всякое возвращение. У нолдор Туны впереди много радости - нам предстоит встретить ещё много праздников...
Последнее Финдарато сказал с той же светлой улыбкой, но куда серьёзней. Макалаурэ и сам, несмотря на радость встреч и тепло приветствий, заметил, что его родной город стал несколько тише и зеленей. Некоторые дома терялись в пышно разросшихся садах: среди дерев и цветов оставалась лишь узкая дорожка к дверям, а то не было и её.
- Они ещё ждут своих хозяев, - ответила Нерданель на безмолвный вопрос сына и указала на башенку, возвышавшуюся над кронами. - Все жители этого дома пока остаются в Эндорэ или Чертогах Мандоса. Если же один из них приплывёт на Тол-Эрессеа, кто-нибудь расчистит дорожку к дверям - чтобы дом был готов принять своего хозяина. После Исхода большая часть Тириона опустела, и редкие огни горели в темноте. Но, как видишь, многие уже вернулись.
Макалаурэ пришло на ум, что в Эндорэ дом, опустевший более тысячи лет назад, давно обратился бы в руины. Здесь же и травы останавливали свои рост у порога, словно из уважения к строителям. И тут Песнопевца вновь окликнули.
- Лаурэ!
Он резко обернулся. Так имя Макалаурэ сокращала одна Айвэ, его жена. Ей он посвящал свои первые настоящие, не детские, песни - звонкоголосому жаворонку, купавшемуся в лучах света. Айвэ едва ли не более всех восторгалась светоносными творениями Феанаро. И упорно не замечала теней, когда они сгустились.
...- Я нелегко верю слухам, но Нолофинвэ действительно хочет оттеснить Феанаро - быть может, даже Государя Финвэ. Главное подтверждение я видел своими глазами. Можешь увидеть и ты, если захочешь. Нолофинвэ придумал для себя и всего своего Дома отдельный герб, и также избрал особые цвета. Синий и серебро.
- Нолофинвэ прекрасно смотрится в синем.
Макалаурэ наклонился ближе к Айвэ, невольно понизив голос:
- Только задумайся о значении этих тонов. Синий - цвет Манвэ. Потому Нолофинвэ избрал его - как символ верховной власти. И, конечно, в пику моему отцу. Теперь ты понимаешь, о чём я?
- Понимаю, - безмятежно отозвалась Айвэ. - Феанаро совершенно не идёт синий. Совершенно. Если он решит облачиться в синее с серебром, я подумаю, что ему изменил вкус.
- Я не шучу, - досадливо поморщился Макалаурэ. - Я размышляю, как можно помешать Нолофинвэ осуществить этот чёрный замысел.
- А я шучу, - звонко рассмеялась Айвэ. - Мне хочется шутить и танцевать. Не пригласишь меня на танец?
- Айвэ, что с тобой творится? Ты стала вести себя как сорокалетняя. Прежде мы могли говорить обо всём: о Стихиях, о Предпетом, о музыке звёзд...
- В самом деле, - её лицо стало серьёзней, - мы давно не говорили о музыке звёзд...
...- Ты слышала всё, Айвэ. Отец несправедливо осуждён, и я - все мы - уходим в изгнание, на север. Все, кто верен отцу, все, кто верен Старшему Дому, тоже не останутся в Тирионе, отданном валар во власть Нолофинвэ. Ты идёшь с нами - или остаёшься?
- Конечно, иду, - она пожала плечами, словно речь шла о прогулке к морю. - Север интересен. Можно вообразить, что мы - в Эндорэ. Как думаешь, напоминает ли север земли за Морем?
- Быть может, отчасти. Ты оставляешь Тирион ради этого - или немножко и ради меня? - желание Макалаурэ проверить верность Айвэ Дому Феанаро почти испарилось...
Затмения Амана и убийства Финвэ она не могла "не заметить". С этой поры Айвэ сделалась горячей сторонницей Исхода, разве что в спор принцев нолдор не вмешивалась. Её манила вперёд не свобода от валар и, конечно, не победа над Морготом - среди жён и дев воинственных было немного - а надежда вернуть утраченное счастье и вновь увидеть свет Древ, сохранивший лишь в Сильмариллах. Её воодушевления хватило до Альквалонде. Впившись побелевшими пальцами в борт корабля, Айвэ далеко перегибалась через него, словно пытаясь полететь вослед чайкам - и в бурю первая большая волна подхватила её и швырнула в море.
Горе и потрясение Макалаурэ были велики. Но последующие события смягчили их, и позже он порой ловил себя на мысли: хорошо, что Айвэ погибла до того, как прозвучало Пророчество Севера, а не после. Макалаурэ верил, что она скоро возродилась, запрещая себе думать об ином: хватало несомненных бед и опасностей, чтобы прибавлять к ним необоснованные страхи. Однако верить - одно, и совсем другое - слышать звонкий смех, держать руку в руке, перебирать матовые чёрные пряди. Когда Песнопевец вспомнил о прерванном разговоре с Финдарато, оказалось, что тот незаметно ушёл.
Эту ночь Макалаурэ провёл в родном доме, в своей комнате, совсем не изменившейся со времени ухода в Форменос. А наутро продолжил путь. Из города вышли втроём - никому, кроме матери и супруги, Песнопевец о грядущем суде не сказал.
Однако вокруг мёртвых Древ и расставленных кругом тронов Владык собралось не так мало эльдар - всех их валар призвали заранее. Здесь были трое ваниар, нолдор Амана и Тол-Эрессеа, покинувшие Эндорэ синдар, телери Альквалонде. Макалаурэ понял, отчего не слышал ни единого упрёка. Все, кто держал гнев и обиду на сыновей Феанаро, все, кто не мог или не желал их простить, собрались у Круга Судеб.
Намо Мандос, перед которым встал Песнопевец, подробно перечислил малые и большие вины Макалаурэ со времён Непокоя нолдор - от давней ссоры с Турукано до убийства стража-ваниа и, наконец, возвращения на Запад вопреки запрету.
- Таковы все твои проступки и преступления, Канафинвэ Макалаурэ, сын Феанаро, - заключил вала и умолк - на время, достаточное, чтобы вокруг зашептались. Кажется, многие из собравшихся эльдар услышали в перечне не всё, чего ожидали, приписывая Макалаурэ и то, в чём он повинен не был. Быть может, мелькнула у него мысль, всех этих эльдар призвали на суд именно для того, чтобы они легче приняли его прощение?
- Посему, - вновь заговорил Намо при молчании остальных валар, как только шепотки стихли, - ты отправишься в Чертоги Мандоса.
Макалаурэ ждал если не прощения, то изгнания или надзора, принял бы как справедливое, пусть и тяжкое, и повеление возвращаться в Эндорэ. Но это! Он стиснул пальцы и всё же не сумел совладать с собой, резко и холодно спросил: