Та боль, что была во мне до этого, угасла. На её место пришла новая. Сильная, резкая - нет! Всё это не те слова, которыми можно выразить эту боль. Как невозможно описать боль грешника, варящегося на медленном огне, в адском котле, так нельзя описать и то, что я почувствовал тогда.
В момент, когда нож Хавы, закончил вспарывать мне лицо, лезвие секиры соприкоснулось с его шеей, и с лёгкостью отсекло голову от его тела…
Сознание медленно покидало меня. Сквозь едва приоткрытый правый глаз, я увидел, как в комнату, через выбитую дверь, вбежали два человека. Юрка и Казимир. Мелькнуло лезвие хопиша Кривого, перерезая кожаные ремни, на которых я был подвешен за руки, к стальному крюку в потолке.
- Надо промыть и зашить. - услышал я голос Казимира.
- Чем зашить? Хуем что ли? - ответил ему Кривой, вопросом на вопрос.
- Ну если он у тебя такой маленький, то можно и хуем. - подъебал его Казимир.
- Заткнитесь оба! - рявкнул на них сын. - Нужны чистые тряпки и кипячёная вода.
- Уже бегу. - быстро ответил ему Казимир и прихрамывая выбежал из комнаты.
- Дядя Юра, можно с этим что-нибудь сделать. - сын указал пальцем, на мой нос.
- Выправить можно. Только ему будет очень больно. - ответил ему Кривой.
- Там совсем пиздец, да? - превозмогая боль, спросил я.
- Полный пиздец. - подтвердил Юрка.
- Сделайте это. - попросил я их.
- Ну если так, то держи его сильнее. - обратился Кривой к сыну...
Я дико закричал и сознание, покинуло меня. Следующее, что я смог услышать, были слова Кривого.
- ... я ему кричал, а он, как будто, не слышал меня, просто убежал и всё.
- Ссучился по-ходу ваш Алёша. - ответил ему Казимир.
- Не тебе судить. - спокойно и очень устало ответил ему Юрка.
- Может я и не прав, и судить не мне... - начал было Казимир.
- Не "может", а не прав ты. - осёк его Юрка. - И вообще, давай не будем про это.
- Как скажешь.
В их голосах чувствовалась усталость.
- Как думаешь, пацан дойдёт? - спросил Кривой.
- Даже не сомневайся, этот точно дойдёт. Или ты уже забыл, что он там вытворял?
Эти слова, Казимир произнёс какой-то странной интонацией. В голосе его присутствовал первобытный страх, перемешанный с диким восхищением, и произнося эти слова он перешел на шепот.
- Такое забудешь. - так же тихо, ответил ему Юрка.
После этих слов, я снова погрузился в беспамятство. Сколько прошло времени, до того, как я снова открыл глаза, я не понимал. Очнулся я дома, лёжа в своей постели. На улице день. Из открытого окна слышны чьи-то разговоры. Но разобрать, кому принадлежат эти голоса, я не мог.
Я повернул голову в другую сторону. В дверях стояла жена.
- Наконец-то очнулся. - радостно улыбаясь, произнесла она.
- Привет. – я попытался улыбнуться, в надежде сохранить свои яйца невредимыми. – Как там сынок?
- С ним всё хорошо. А вот про тебя так сказать нельзя. – ответила она.
- Я живой, а значит всё хорошо. Сколько я был без сознания?
- Три недели...
Глава 16
... в одной из таких, брошенных, квартир и сидел сейчас Казимир, со своими новыми "друзьями".
С ним мало разговаривали, а когда он пытался заговорить с ними, всё это заканчивалось одним - "Завали ебальник или тебе пиздец". Правда, повод, так говорить, у них был, ведь все разговоры Казимира, сводились к одному - подъёбка! Начал он это делать сразу, как пришёл в "Лукоморье", именно так он называл теперь, после той шутки, про их общину. Почему всё общение с этими людьми свелось к шуткам, с его стороны, Казимир не понимал. Он раньше никогда не был таким. Веселье, шутки, подъёбки - всё это, было ему чуждо. Единственное, чем он мог это объяснить - тот демон, что вселился в него, в момент смертельного поединка с Пикой.
- Опять ты эти хуёвины взял. - возмутился Острый, глядя на хопиш Кривого.
- Хуёвина - это палка твоя, с верёвочкой, а это оружие для настоящих воинов, которые не стоят в сторонке, а врубаются в самую гущу событий.
- Хочешь сказать, что лучники второсортные войны? - спокойно спросил его Острый.
- Лёха, ты же знаешь меня, а я тебя. Шутка это. Ты хороший друг и отличный боец. И к стрелкам я отношусь хорошо. Просто не называй моё оружие хуёвиной.
- Хорошо. Просто воспоминания о твоём "прекрасном" оружие плохое. - пояснил ему Острый
- Это вы про тот раз, когда Юрка Баламуту рёбра сломал? - поинтересовался Буран.
- Именно про тот. - ответил Лёха.
- Так ты же, Юра, замирил с Баламутом. - продолжил Буран. - И вообще, причем тут Лёха?
- Так сказать, во мнении о той ситуации мы не сошлись, поспорили. Потом Иван к спору подключился. В итоге Леха с Иваном сцепился, Кузнец полез разнимать, да случайно нос разбил Лёхе.
- Пиздец, я не знал даже. - удивился Буран.
- Ты бы меньше водку пил, на свадьбах родственников, тогда может, знал бы побольше. - пояснил ему Кривой.
- Водки я бы выпил сейчас, только вот никак теперь. - расстроился Буран.
- Парни маячат. - произнёс Острый и отошёл от окна. - Готовимся.
- Наконец-то, заебался уже ждать. - обрадовался, только что вошедший Хакас, который, к слову, всё время, проведённое тут, просидел в соседней квартире, с жесткой диареей, которая началась, как только мы тут расположились. - Может хоть в бою дристос отпустит.
- Главное в бою не обделайся, а то не так поймём. - иронично ответил ему Острый.
- Руки давай. - скомандовал Казимиру Кривой.
- Я чё не с вами? - удивился тот.
- Тут останешься. Давай быстрей или...
- Или убью. - добавил за него Малевич и заложив руки за спину, позволил себя связать.
Вдобавок, его посадили в шкаф и всё так же, под страхом смерти, запретили его покидать. Гандоны. Всё веселье пропущу!
Когда его развязали и вывели на улицу, всё, что он увидел, были трупы. Кто с торчащими из них стрелами, кто изрублен, но основная часть - зажаренные куски мяса.
В одном из тех, кто не был сожжен, он узнал Бурлака, у которого в левом ухе, аккуратно торчала стрела. Узнал он и того, пожилого мужика, который провожал его мимо рынка, но рассказ об этом, никому не был интересен..
- Папа! Папа! Нет! - закричал пацан и бросился к стене, в попытке допрыгнуть до окна.
"Уведи его, Казимир. Уведи отсюда". - неожиданно раздался голос Кузнеца. Казимир поднял голову, в надежде увидеть его в окне, но там никого не было.
Тем временем, истерично крича и срывая пальцы в кровь, пацан пытался залезть по стене, цепляясь за швы кирпичной кладки.
- Заткнись. Заткнись или нас услышат. - зашипел Малевич на пацана, в надежде, что он перестанет кричать. Подбежал к нему, схватил за руку и попытался утащить. Тот отдёрнул руку, резко обернулся и сказал то, что заставило Казимира почувствовать стыд:
- Не смей меня трогать! Там мой папа, и ты не помешаешь мне пойти и спасти его! А если ты струсил, как тогда, когда умирал твой отец, то беги! Беги и спасай свою поганую жизнь!
Время для Казимира замерло, а его тело окаменело. Глядя не моргающим взглядом, на то, как пацан бросил меч, поднял с земли секиру своего отца и быстрым шагом пошёл за угол, Казимир пытался понять, откуда он мог это знать?! Откуда?!
В глубине, где-то там, в самых потаённых уголках его жалкой, никому, даже Дьяволу, не нужной душонки, начало что-то происходить.
Сквозь корку чёрствости, засочилась ненависть. Ненависть, копившаяся в нём десятилетиями, ко всему живому в этом мире.
Просачиваясь, ненависть собиралась в мелкие ручейки и стремилась найти путь наружу. Сливаясь друг с другом, эти ручьи, образовывали реки, и вот когда эти реки слились в один сплошной поток, они выплеснулись из Казимира диким криком боли и отчаяния.
Это был крик сотен тысяч людей, потерявших отцов, матерей, потерявших своих детей, и менно в эту секунду, у Казимира появилась цель в жизни, и поэтому, не теряя ни секунды, схватив с земли меч, брошенный пацаном, Казимир помчался бегом, в сторону, куда, только что, ушёл человек, вернувший ему Жизнь.