В кабинет постучались. В двери показалась Мара Сахаркевич с застывшей полуулыбкой.
— Зашла попрощаться с вами, Алексей Александрович.
Иванчишин протянул ей руку, пригласил к столу:
— Мара, я надеялся, что вы передумаете.
— Нет, Алексей Александрович.
— Но это похоже на бегство.
— Да.
— Чем оно вызвано?
Мара молчала, она уже не могла удержать и ту вымученную улыбку.
— Я дам вам рекомендацию.
— Я привыкла определяться сама.
— Несчастный я человек, Мара: не раскрываются души людей передо мной. Точкин нашел общий язык с бригадиром Колотовым, а я нет. А ведь мы сослуживцы, были друзьями. Сам Борис в трудную минуту не пришел ко мне. Теперь вы…
— Напрасно вы так, вам верят, на вас равняются.
— Тогда как можно запросто оставить сотворенное твоими руками, обжитое, обогретое…
— Прощайте, Алексей Александрович!
Маре изменила даже походка, она не поднимая головы, медленно пошла к двери…
Десант проверяющих не оправдывал своего названия: ни шума моторов, ни стрельбы, ни занятых плацдармов в верхушке треста. Только секретарь крайкома Венчлава перебрался в пустой кабинет заместителя секретаря парткома, попросил принести протоколы заседаний парткома, партийных и партийно-хозяйственных активов, отчетно-выборной конференции. Таранов уговаривал поменяться кабинетами: в его и удобств больше, и телефоны под рукой. Венчлава отшутился:
— Вот от телефонов-то я и скрываюсь. — И добавил: — Без острой необходимости и вы не тревожьте.
Павел Иванович не тревожил, но собственной тревоги унять не мог: не так просто держаться спокойно при генеральной проверке. Он направился к Скирдову, застал конец доклада исполняющего обязанности начальника планового отдела Барцевича. Тот сообщал: Магидов без предварительного доклада ему запрещает выходить на управляющего. Скирдов подбадривал: чем оперативнее решаются вопросы, тем лучше. Но все же осведомился у Барцевича:
— Не съедят вас?
— Нет, у меня кости твердые, как у мамонта. После производственного отдела планировать легче, знаешь, на какую строительную базу рассчитывать.
Барцевич, как всегда, круто, по-военному, повернулся, шагнул к двери.
Традиционные минуты молчания.
— Семен Иулианович, будут сечь? — очнулся секретарь парткома.
— Непременно. По крайней мере, меня. Костлявая кривая спада производства — обвинительное заключение.
— Почему только вас?
— Железная логика. В прошлом году Скирдов уехал за границу — дела пошли в гору, в этом году Магидов ушел в отпуск — все покатилось под откос. Резонно?
— Пожалуй.
— Не удивлюсь, если на какой-то инстанции я уже подвешен.
— Фатализм?
— Нет, Павел Иванович, я не суеверен. В период войны выбирались из более трудных положений, но там было проще: открытый бой.
Монтажник Яша Сибиркин застал Бориса в бытовке кровельщиков, спросил:
— Где Мара?
— Скоро придет. Мы обычно в одно время являемся.
— Значит, ты ничего не знаешь? Мара ушла с работы.
— Как ушла?
— Об этом я тебя спрашиваю, товарищ секретарь! Ушел не только кровельщик, ушел секретарь комитета комсомола!
С этими же вопросами навалились на Точкина Гена Ветров, Юля, Женька.
— Ребята, вам же известно, что я отсутствовал эти дни. Возможно, знает бригадир?..
Бригадир тоже не знал, больше того, он стал уверять, что это трепотня:
— Если бы у нас с такой быстротой шли дела, с какой распространяются слухи, мы закончили бы пятилетку за три года. До начала работы пять минут, подождем.
Мара не пришла. Борис думал: могла заболеть, отлучиться по важному делу в райком комсомола, но не уйти украдкой, не попрощавшись, как делали некоторые, покидая стройку. Мара резко осуждала таких.
Гена Ветров не отставал от Бориса. После работы пошел за ним в комнату партбюро, давил:
— Узнай у Юркина. Не могла она уйти без разрешения комитета комсомола треста.
Направились туда. Кабинет Генриха Четвертого ничем не напоминал резиденцию французского короля из династии Бурбонов, а был похож на заводскую бытовку, где рядом с пальто, шапкой, шарфом модернистской расцветки находились ватник, брезентовый плащ, каска, стеганые штаны, кирзовые сапоги. Только стул за простым столом напоминал о прошлой эпохе: резные ножки, подлокотники, высокая, в готическом стиле спинка выше головы, мягкое кожаное сиденье. Такой же стул стоял по другую сторону стола для посетителей, но приходящие избегали его, тянули от стены простые стулья с дерматиновым покрытием.