Борис поспешил заверить девушку:
— Сибиркин партгрупорг, без разрешения бюро не может уйти, значит, я первым бы знал об этом. — И отыскал, как ему казалось, весомый предлог для сближения: — А что, если мы вручим вам два билета в театр, вроде маленькой премии за хорошую работу?
— Нет, этот прием только унизит меня, — с грустью молвила Касана и ушла, забыв попрощаться.
Точкин пустился в разведку. Действительно, Яша каждую неделю в пятницу вечером уезжал в Ачин и возвращался под утро в понедельник. После заседания бюро Борис оставил его в комнате, спросил в лоб:
— Яша, ты что потерял в Ачине?
— Сердечный клапан, — выпалил Сибиркин с непривычным оттенком смущения в голосе…
Шум в коридоре нарушил размышления Точкина. Там шаркали ногами, кашляли, глухо переговаривались, потом широко распахнулась дверь. Усач, которого Борис принял за вожака на собрании летунов, заглянул в комнату, обернулся к стоящим позади, объявил:
— Здесь! — Затем к Точкину: — Можно к тебе всей оравой?
Борис, пожимая руки вошедшим, невольно пересчитывал: даже те трое явились, что тогда отсутствовали на собрании. С чем же пожаловали? Но ждать долго не пришлось. Усач положил перед Точкиным заявление с просьбой вернуть их на работу в Алюминстрой и указал на нижнюю половину листа со всеми подписями.
— Ребята, а вы знаете, что на стройке прибавилось трудностей по сравнению с теми, что были при вас? — спросил Борис.
— Слушай, секретарь, не надо нас воспитывать, натерпелись на том собрании, — сказал Усач. — Раз пришли, значит, твердо.
— Тогда уж надо бы по форме, от каждого заявление, все равно кадровики потребуют.
Усач провел указательным пальцем по жгутику черных волос над верхней губой, зачем-то покрутил шеей в тугом воротничке, сжал кулак, словно собирался стукнуть им по секретарскому столу, но сказал сдержанно:
— Мы явились, но не с повинной, а на свою родную стройку. Ну, прошиблись, сознаем, а что, в верхах треста не прошибаются?
Остальные поддержали его. Ведь и просьба-то не ахти какая: не хотят они опять ходить с заявлениями из двери в дверь, не хотят, чтобы в рабочих книжках вновь появились записи «по собственному желанию». Пусть их переведут, откомандируют, направят по ходатайству, да мало ли статей, по которым перемещаются люди, только не «по собственному желанию», уж очень широкое толкование получила эта формулировка, под ней могут скрыться и летуны, и рвачи, и пьянчуги.
— Мы не ждем, что нас встретят с помпой, — вновь начал Усач, — но и не хотим, чтобы на собраниях, планерках, летучках склоняли наши имена. Конечно, как говорят, на чужой роток не накинешь платок, но пусть секретарь не только агитирует, но и найдет мужество взять нас под защиту, когда разгорятся страсти.
Говорили и расспрашивали о многом, но Точкин понял главное: ребята дорожат рабочей честью, как когда-то дорожили честью воинских подразделений, частей, достоинством каждого солдата, и потому обещал, что не только сам поддержит, но и добьется защиты их в парткоме, постройкоме, в комитетах комсомола.
Точкин зашел к секретарю парткома, положил на его стол коллективное заявление, обронил:
— Полюбопытствуйте.
Таранов прочел размашистые строчки, расплылся в улыбке.
— А помните, как мы волновались, ждали этого заявления? Хорошие семена всегда идут в рост, — произнес Павел Иванович, подразумевая под этим не заслуги парткома, а ту неустанную кропотливую работу армейских воспитателей, формирующих характеры молодых людей. И в свою очередь протянул Точкину бумагу с типографским штампом вверху — наименованием Южного пограничного округа. В ней говорилось, что через несколько недель на Алюминстрой прибудет очередная партия увольняемых солдат, сержантов и что Военный совет округа убедительно просит бывших пограничников прошлогоднего рабочего призыва, особенно комиссара эшелона Бориса Точкина, Геннадия Ветрова, Якова Сибиркина, встретить новое пополнение. И не только встретить, но и быть их наставниками.
«Мы отнюдь не умаляем достоинств первопроходцев-строителей, — говорилось в письме, — но наставники с годовым стажем работы, судя по вашей газете и переписке, преуспевшие во многом, произведут большое впечатление на новичков. И вообще нашему шефству мы решили придать больший размах. Вместе с увольняемыми прибудут кадровые офицеры — командиры и политработники, они доложат подшефным об успехах воинов в ратном труде и вместе с тем изучат передовой опыт работы строителей, бывших воинов, чтобы использовать его в воспитании нового пополнения личного состава частей и подразделений. Думается, что взаимное обогащение передовым опытом, подведение итогов выполнения социалистических обязательств еще больше укрепит наше шефство над сибирскими стройками».