Точкин прочел, задумался, а когда уже нельзя было молчать, тяжело выдавил:
— Как же мне быть, Павел Иванович?
— Будем надеяться, что горвоенком правильно поймет обращение Военного совета.
— А вы сами как думаете? — растерянно спросил Точкин.
— Я на стороне шефов: ваша работа на стройке поможет воспитанию молодых солдат, послужит дальнейшему укреплению наших связей с армией, Кажется, просто, но по-государственному мудро.
— Надо сегодня решать?
Таранов пожал плечами…
Мара привыкла: Сибиркин появлялся ровно в двенадцать дня. Они бродили по городу, неторопливо обедали и вновь бродили. Но ее огорчая мученический распорядок выходных дней Яши: несколько часов сна в ночь с пятницы на субботу в вагоне, устройство в гостинице, короткий отдых. Потом обратный путь и прямо с поезда на работу. Яша уверял, что все шло идеально: он уже знал кассиров на вокзале, заказывал билеты в плацкартный вагон, здесь администратор гостиницы чуть ли не его друг, держит для него место, а то и отдельный номер.
Но Мара видела, что парень с каждым месяцем худел, глаза усталые, запавшие, черты лица заострились. Прежними оставались лишь счастливая улыбка и приподнятое настроение. Яша не только обстоятельно рассказывал обо всем, что делалось в Алюминстрое, но непременно привозил какую-нибудь потешную дорожную историю или смешные происшествия за неделю в общежитиях, бригадах. Только о кровельщиках ни разу не заикнулся. Кроме того, эти поездки стоят денег, а он хочет казаться миллионером: ведет обедать непременно в ресторан. Повел бы и ужинать, как делал вначале, если бы можно было спокойно говорить при грохоте джаза, не дышать густыми винными парами и табачным дымом. Почему ни в одной даже заурядной столовой не курят, а здешние рестораны превратились в курительные комнаты и питейные заведения? «Когда, наконец, окультурят все эти столь нужные учреждения, все до единого, а которые не способны окультуриться — снять с них роскошные вывески!» — Эти слова вырвались у Яши, когда им демонстративно не подавали ужин, потому что в их заказе не было водки.
Но пожалуй, Мару не так смущали, трудные поездки и большие расходы, как цель этих поездок, которые вольно или невольно она сама узаконила. А что за ними?.. Яша тактичен, он не сделал ни одного намека на интимность их встреч, только дружеское участие, только полнокровная информация о том, что происходит в стройуправлениях, бригадах, в комсомольских организациях, в управлении треста, даже в главке, разумеется, в тех пределах, которые доходили до него. Яша чувствовал: для нее, Мары, это нужно, как воздух, как весенняя синь неба, как солнечный свет, и, возможно, даже догадывался, как она сама себя истязала. Чем дальше отступал день ее отъезда из Красноенисейска, тем безотраднее становилось ее существование. Ведь никто, кроме мамы, не догадывался об истинной причине ее бегства. Что же подумают остальные? «Взбалмошная девчонка, каких еще немало на свете: взбрела какая-то чушь в голову, взмахнула хвостом и улетела. А ведь мы доверяли ей, избрали своим вожаком, шли за ее призывами на штурм пускового, тянулись к ней, подражали ей». И не только комсомольцы, уважали ее и старшие — бригадиры, Леша Иванчишин, Таранов, даже сам Скирдов. «Наверно, есть во мне что-то доброе, заразительное, притягательное», — робко подумала Мара.
Было. А сейчас? Отчаянный бросок в неизвестное, в безмолвие, в тишину, лишь бы смешаться с тенями чужих людей, чужого города, чужого предприятия, лишь бы не видеть тех, кто был с ней рядом. Думала той же чужой тенью отгородиться и от Бори. Какое заблуждение… Теперь и последняя отдушина вот-вот захлопнется. Рано или поздно Яшу захлестнет половодье других чувств, на которые Мара не может ответить взаимностью.
Она взглянула на часы — половина первого. Вот и ответ на ее вопрос: Яша не приехал.
Острая боль зажала сердце, затруднила дыхание, тяжелые мысли давили на виски и теперь уже не оставят ее ни днем, ни ночью — порвалась последняя ниточка связи с людьми, которым она всем обязана, которые дали ей путевку в жизнь. Она действительно только сейчас по-настоящему почувствовала, насколько прочно вросла в окружение своих друзей, соратников, добрых советчиков, даже противников, привыкла делить с ними радости и печали, привыкла к их шуму, смеху, песням. А здесь? Здесь она неполноценный, даже лишний человек, все, как шло без нее, так идет и при ней. Ее похвалили за трудолюбие, а она может делать лучше, ее, как первоклассницу, допрашивают, читает ли она газеты, обратила ли внимание на обращение ЦК комсомола, а она помнит его назубок. И девчата хоть и не сторонятся ее, но и не дружат с ней, может, потому, что она сама не объяснила причину появления в их общежитии, а девчата не любят скрытных. Днем, на работе, время идет быстрее, а по вечерам хоть вешайся.