Было уже около часа дня. Мара ни разу не заходила в гостиницу к Сибиркину, да он и не приглашал, но сейчас решила убедиться, зайти к администратору… Она нашла Яшу спящим на раскладушке в коридоре. Лицо худое, усталое, но улыбающееся, и Маре вдруг почудилось, что она в бытовке кровельщиков, смотрит на детски-счастливую улыбку Бори, ощущает на своем плече его голову и обжигающий ток его пышных волос, касающихся ее щеки. Она поспешно вышла на улицу, чтобы избавиться от этого наваждения. Может быть, порвать разом с Яшей, благо есть зацепка — не явился в назначенное время. Но ведь он все равно будет разыскивать ее, как это делал в первый приезд, непременно найдет, молчаливо будет просить объяснения случившемуся. Ох, как все это тягостно! Боря для нее беспросветное, но счастливое горе. Да, несмотря ни на что, она мысленно всегда будет рядом с ним, будет вспоминать их «пир» в рабочей бытовке, будет вспоминать его слова: «Марианночка, я скоро вернусь, перехвачу попутную автомашину и доставлю тебя домой».
И почему они с Яшей, перебирая в разговоре всех знакомых, ни разу не упомянули имя Бори? Яша по понятным мотивам, он, вероятно, все-таки догадывается о причине ее бегства, старается не бередить ее раны. А она сама почему молчит? Дает понять, что это уже прошлое, забытое? Нет-нет, прошлое, но не забытое. Она дождется Сибиркина и весь день будет расспрашивать его о Точкине. Пусть Яша знает о ее состоянии, о ее чувствах и пусть решает сам, рвать ли последнюю ниточку связи с прошлым и настоящим. «Я не виновата, Яша, я больна неизлечимым, но счастливым недугом, — мысленно доказывала сама себе Мара. — Меня замучили тягостные размышления, но я все равно от них никуда не уйду, они мои вечные спутники, мое горе и моя радость, источники моих раздумий о прожитом. Мне хочется брать из прошлого только светлое, радужное, но радужное вспыхивает лишь мгновениями: встреча с Борей на крыше пускового корпуса, сказочный «пир» в рабочей бытовке, новогодний вечер, теплое рукопожатие, случайные встречи в переполненном троллейбусе, когда Боря оберегал меня от толчков. А между этими вспышками — сплошной туман, распутица, прошлое без будущего. Страшно. Наверное, этот страх усиливается еще и тем, что у меня бездна свободного времени и я пока не знаю, как им распорядиться. Надо пойти к секретарю комитета комсомола, выпросить какой-нибудь сложный участок общественной работы, поступить в вечерний университет марксизма-ленинизма, как сделали Боря, Гена, Яша. Впрочем, Яша, наверно, запустил и учебу с этими поездками…»
Сибиркин, по-мальчишески подпрыгивая, сбежал по ступенькам парадного входа в гостиницу, протянул руку Маре, выпалил:
— Принимаю любое наказание, вплоть до отсечения вот этой дурной башки. — Он выразительно ткнул себя пальцем в лоб. — Какое-то колесике не сработало. Не припомню случая, чтобы не проснулся в точно намеченное время — рефлекс, выработанный на границе. — Они пошли по уже нахоженной дороге. — Ну не хмурься, Мара, я расскажу тебе забавный случай с пассажиром, ехавшим в одном вагоне со мной. В кассе по ошибке выдали два билета на одно место: ему и пожилой даме. Разумеется, пассажир уступил место женщине, попросил разрешения лишь поставить свой чемоданчик в купе. Допоздна просидел в ресторане за бутылкой пива, а после закрытия вновь появился в коридоре, ходил, стоял, смотрел в темное окно и… заснул, да так крепко, чуть не проехал станцию назначения, проводница разбудила. Раньше я думал, что только лошади могут спать стоя.
— Надо полагать, пассажир и рассказчик одно и то же лицо? — без иронии спросила девушка. — А в гостинице как устроился?
— Прекрасно! Номер на двоих.
— Ты хотел сказать — раскладушка?
— Мара, из тебя получился бы хороший разведчик. Ты все подмечаешь, даже читаешь мысли на расстоянии, — пошутил Яша. Но тут же серьезно, с налетом грусти прибавил: — А моя стержневая мысль от тебя ускользает…
«Вот он, прямой вызов на откровенное объяснение, которого я так боялась и которое рано или поздно должно было произойти, — подумала Мара. — Прощай, моя живительная ниточка связи с тем, без чего я не могу представить свою жизнь. Конец. Я освобожу тебя, Яша, от обременительных поездок, а себя закую в цепи одиночества, я расскажу тебе все, все, все!..»