— Так что ж ты молчишь?
Виноградский вызвал секретаршу:
— Пусть Снегов позвонит.
Нежным гудком дал о себе знать селектор, Виноградский нажал кнопку.
— Я вас слушаю, Евгений Георгиевич, — отозвался Снегов.
— Почему задерживаешь плиты покрытия Алюминстрою?
— Отгружаем в строгом соответствии с графиком.
— Сколько раз повторять: Алюминстрою — «зеленую улицу»!
— За счет кого?
— Нянек ищешь? Может, мне вместо тебя и в директорское кресло сесть? Решай сам.
— Я решил: дополнительные материалы только за счет сверхплановой продукции, заказы других строек рушить не могу.
— Приказываю!
— Письменно, пожалуйста.
Виноградский резко щелкнул выключателем, грузно приподнялся, оперся руками о столешницу, на лбу прорезались глубокие морщины, черные глаза застряли под нахмуренными бровями. Это была его излюбленная поза перед объявлением своего непререкаемого решения подчиненным. Но сейчас сам руководитель был близок к шоковому состоянию: так дерзко с ним никто из подчиненных не говорил. И этот проклятый динамик селектора… Обычно он картавил, заикался, устрашал посетителей, а тут бесстрастно пропускал спокойный, уверенный голос независимого человека и не устрашал, а, скорее, расслаблял посетителя. Евгений Георгиевич приходил в себя тяжело, болезненно, нахмуренные брови постепенно принимали привычные очертания, только глубокие морщины не желали сползать со лба:
— Испортили, сами испортили и продолжаем портить — член бюро горкома, член парткома треста, неизменный член президиумов торжественных собраний…
— Марка: полковник, бывший командир танковой бригады, вся грудь в орденах, — подлил масла в огонь Магидов.
— Вот-вот, привык командовать, а подчиняться не научился. Найдем и на него управу, — жестко пообещал Виноградский.
— Меня не только он беспокоит.
— Что еще? — нехотя бросил Евгений Георгиевич, все еще не остывший от разговора со Снеговым.
Магидов рассказал о вчерашнем совещании в тресте.
— Значит, и этот закусил удила, — мрачно проговорил Виноградский, вспомнив о своем наказе Скирдову в первый же день его приезда из-за границы. — Гнилой народец. Стоит похвалить, приподнять, наградить — и сразу становятся удельными князьками. А ты, — он строго взглянул на Магидова, — проводи намеченное жестко, бескомпромиссно, сметай все на пути, что будет мешать завершению встречного плана. Это не частный вопрос, который можно дискутировать, а линия главка. Все! — Виноградский протянул руку. — Привет супруге…
Скирдов был вызван в главк в тот же день. Евгений Георгиевич встретил его приветливо, вышел из-за стола, крепко пожал руку своими короткими пальцами, пошутил:
— Как думаешь, кто бы перетянул, если бы нас поставили на чаши весов?
— К сожалению, это невозможно: ни одни весы не выдержат.
Хозяин кабинета раскатисто засмеялся, радуясь не то шутке Скирдова, не то собственному феноменальному весу.
Скирдову было далеко до объемов первого заместителя, но Семен Иулианович охотно играл роль двойника, раз того хотело начальство. Не часто их беседы начинались с теплого рукопожатия, привычнее была другая картина: угрюмая грузная фигура, нависшая над столом, властный, устрашающий взгляд, тяжелые, как чугунные поковки, слова. И потому невольно возникал вопрос: что от него, Скирдова, хотят? Зачем эта праздничная увертюра?
— И ведь, кажись, все советы врачей соблюдаю, Иулианович: ни сладкого, ни горького, ни соленого, ни мучного, плотная зарядка, ходьба пешком, а расползаюсь, да и только.
«Ну уж так кривить душой не следовало бы, все знают, что Евгений Георгиевич любит разносол, хорошо разбирается в солнечных напитках Армении. Пешком, правда, ходит — от парадного до машины», — иронически подумал Скирдов.
— А ты все-таки немного сбросил, Иулианович.
— Четыреста граммов, а надо пуд, — продолжал разыгрывать роль тяжеловеса управляющий.
— Да ты садись, садись. Как нашел свое хозяйство?
— Пожалуй, оно уже не мое, — напрямик пошел Скирдов, чтобы покончить с обтекаемыми фразами.
— Ну, ну, сам любишь говорить: командир никогда не отсутствует в части, — напомнил Евгений Георгиевич.
— Штурмуем.
— Малость бы поконкретнее.
— Конкретное в сводках. — Скирдов все еще пытался заставить хозяина кабинета начать серьезный разговор. Ведь зачем-то вызывал же?
— Недоволен корректировкой плана? — не выдержал, пошел на обострение и Виноградский. — Зря. На большое дело поднялись. И не только поднялись, а процентов на девяносто осуществили.